Сонет Серебряного века. Том 2

Теперь молчит Синайская гора,
Но голос есть единой и соборной,
Многообразной, светлой и упорной
Сибиллы новой вечного добра.

На камне твердом, на кресте Петра,

Закалена в огне святого горна,
И с властью дьявола, всегда позорной,
Она в борьбе от ночи до утра.

Апостольская Церковь! В правом гневе,

Духовный меч, рази того, кто зол,
Кто на змеином и отравном древе

Плод сладострастия легко обрел.

Сей, Церковь, семена. Так в тайном севе
Залог любви и вечности глагол.

26 октября 1920

X

Во оставление моих грехов
Я исповедаю одно крещенье.
В благословлении святых отцов
Чту мудрость тайную и посвященье.

И Господом назначенный улов

В купели светлой примет обновленье,—
Так сетью Галилейских рыбаков
Спасен был древний мир от заблужденья.

Крестись водой – и духом будешь свят.

Ты был землей с рожденья обездолен,
Страстями немощен и сердцем болен...

Но над тобой теперь священный плат,

Отныне сам ты, как орел, крылат
И, как Христос, над смертью темной волен.

26 октября 1920

XI

Так, нам разлука сердце больно вяжет,
И вся земля – как будто солнца тень;
Мы знаем смерть, что камнем темным ляжет
На уходящий в ночь ущербный день.

Пусть красота в могучем горном кряже

Пленяет душу; пусть лесная сень
Прохладой дышит; это небо даже
Пусть напевает нам любовь и лень;

Но я не раб, земля, земному раю,

Где каждое мгновение – как сон;
Не верю я в улыбках светлых маю,

Когда звучат молитвы похорон...

Так я, как Лазарь, в гробе погребен,
Но мертвый – мертвых воскресенья чаю.

26 октября – 16 ноября 1920

XII

Не плачь, не бойся смерти и разлуки,
Ужели таинства не видишь ты,
Когда угаснут милые черты
И твой любимый вдруг уронит руки,—

И так уснет, от нашей темной муки

Освобожденный в чуде красоты
Неизъяснимой! Так и я, и ты
Освободимся вмиг от мрака скуки.

Тогда легчайшая, как сон, душа

В нетленной плоти станет как царица.
И человек, землею не дыша,

Вдохнув иной эфир, преобразится.

И будет жизнь, как солнце, хороша,
И отошедших мы увидим лица.

26 октября 1920

Эллис

Из цикла «Гобелены»

I

Шутили долго мы, я молвил об измене,
Ты, возмущенная, покинула меня,
Смотрел я долго вслед, свои слова кляня,
И вспомнил гобелен «Охота на оленей».

Мне серна вспомнилась на этом гобелене,—

Насторожившись вся и рожки наклоня,
Она несется вскачь, сердитых псов дразня,
Бросаясь в озеро, чтоб скрыться в белой пене.

За ней вослед толпа охотников лихих,

Их перья длинные, живые позы их,
Изгиб причудливый охотничьего рога...

Так убегала ты, дрожа передо мной,

Насторожившись вся и потупляясь строго,
И потонула вдруг средь пены кружевной.

II