Сонет Серебряного века. Том 2

Вечерний свет ласкает гобелены,
Среди теней рождая строй теней.
И так, пока не засветят огней,
Таинственно живут и дышат стены;

Здесь ангелы, и девы, и сирены,

И звезд венцы, и чашечки лилей,
Ветвей сплетенья и простор полей —
Один узор во власти вечной смены!

Лишь полусумрак разольет вокруг

Капризные оттенки меланхолий,
Легко целуя лепестки магнолий,

Гася в коврах, как в пепле, каждый звук,

Раздвинутся, живут и дышат стены..
Вечерний свет ласкает гобелены!

III

Дыханьем мертвым комнатной весны
Мой зимний дух капризно отуманен,
Косым сияньем розовой луны
Здесь даже воздух бледный нарумянен;

Расшитые, искусственные сны,

Ваш пестрый мир для сердца сладко-странен.
Ты не уйдешь из шелковой страны —
Чей дух мечтой несбыточною ранен.

В гостиной нежась царствует весна,

Светясь, цветут и дышат абажуры,
Порхают попугаи и амуры,

Пока снежинки пляшут у окна...

И словно ласки ароматной ванны,
Ее улыбки так благоуханны.

IV

Как облачный, беззвездный небосклон,
И где лазурью выплаканы очи,
В предчувствии однообразья ночи
Подернут тенью матовый плафон,

И каждый миг – скользя со всех сторон,

Она длиннее, а мечта короче,
И взмахи черных крыльев все жесточе
Там, у пугливо-меркнущих окон.

И в залах дышит влажный сумрак леса,

Ночных теней тяжелая завеса
Развиться не успела до конца;

Но каждый миг все дышишь тяжелей ты,

Вот умер день, над ложем мертвеца
Заплакали тоски вечерней флейты.

V

Как мудро-изощренная идея,
Вы не цветок и вместе с тем цветок;
И клонит каждый вздох, как ветерок,
Вас, зябкая принцесса, Орхидея;

Цветок могил, бессильно холодея,

Чьи губы лепестками ты облек?
Но ты живешь на миг, чуть язычок
Кровавых ран лизнет, как жало змея.

Ты как в семье пернатых, попугай,

Изысканный цветок, вдруг ставший зверем!
Молясь тебе, мы, содрогаясь, верим

В чудовищный и странно-новый рай,

Рай красоты и страсти изощренной,
Мир бесконечно недоговоренный.

VI

Роняя бисер, бьют двенадцать раз
Часы, и ты к нам сходишь с гобелена,
Свободная от мертвенного плена
Тончайших линий, сходишь лишь на час;

Улыбка бледных губ, угасших глаз,

И я опять готов склонить колена,
И вздох духов и этих кружев пена —
О красоте исчезнувшей рассказ.

Когда же вдруг, поверив наважденью,

Я протяну объятья привиденью,
Заслышав вновь капризный менуэт,

В атласный гроб, покорна лишь мгновенью,

Ты клонишься неуловимой тенью,
И со стены взирает твой портрет.

VII