Сонет Серебряного века. Том 2

Трагичный юморист, юмористичный трагик,
Лукавый гуманист, гуманный ловелас,
На Францию смотря прищуром зорких глаз,
Он тек по ней, как ключ – в одебренном овраге.
Входил ли в форт Веаumоndе[8]

, пред нимспускались флаги,
Спускался ли в Разврат – дышал как водолаз,
Смотрел, шутил, вздыхал и после вел рассказ
Словами между букв, пером не по бумаге.

Маркиза ль, нищая, кокотка ль, буржуа, —

Но женщина его пленительно свежа,
Незримой, изнутри, лазорью осиянна...

Художник-ювелир сердец и тела дам,

Садовник девьих грез, он зрил в шантане храм,
И в этом – творчество Гюи де Мопассана.

1912. Апрель

Валерию Брюсову Сонет-ответ (Акростих)

Великого приветствует великий,
Алея вдохновением. Блестит
Любовью стих. И солнечные блики
Елей весны ручьисто золотит.

Ручьись, весна! Летит к тебе, летит,

Июнь, твой принц, бессмертник неболикий!
Юлят цветы, его гоньбы улики,
Божит земля, и все на ней божит.

Рука моя тебе, собрат-титан!

Юнись душой, плескучий океан!
Самодержавный! мудрый! вечный гордо!

О близкий мне! мой окрылитель! ты —

Ваятель мой! И царство Красоты —
У нас в руках. Мне жизненно! мне бодро!

1912

Сонет XXX

Петрарка, и Шекспир, и Бутурлин
(Пусть мне простят, что с гениями рядом
Поставил имя скромное парадом...)
Сонет воздвигли на престол вершин.

Портной для измеренья взял аршин.

Поэт окинул нео-форму взглядом
И, напитав ее утопий ядом,
Сплел сеть стихов для солнечных глубин.

И вот, сонета выяснив секрет,

Себе поэты выбрали сонет
Для выраженья чувств, картин, утопий.

И от Петрарки вплоть до наших дней

Сонет писали тысячи людей —
Оригинал, ты потускнел от копий!..

Январь 1919

Перед войной

Я Гумилеву отдавал визит,
Когда он жил с Ахматовою в Царском,
В большом прохладном тихом доме барском,
Хранившем свой патриархальный быт.

Не знал поэт, что смерть уже грозит

Не где-нибудь в лесу Мадагаскарском,
Не в удушающем песке Сахарском,
А в Петербурге, где он был убит.

И долго он, душою конкистадор,

Мне говорил, о чем сказать отрада.
Ахматова устала у стола,

Томима постоянною печалью,

Окутана невидимой вуалью
Ветшающего Царского Села...

1924 Estonia – Toila

Паллада

Она была худа, как смертный грех,
И так несбыточно миниатюрна...
Я помню только рот ее и мех,
Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.

Смех, точно кашель. Кашель, точно смех.

И этот рот – бессчетных прахов урна...
Я у нее встречал богему, – тех,
Кто жил самозабвенно-авантюрно.

Уродливый и бледный Гумилев

Любил низать пред нею жемчуг слов,
Субтильный Жорж Иванов – пить усладу,
Евреинов – бросаться на костер...
Мужчина каждый делался остер,
Почуяв изощренную Палладу...

Estonia – Toila