Сонька. Конец легенды

— Остановитесь!

Табба замерла, повернула к нему голову. Он подошел к ней, развернул к себе:

— Помните, я подарил вам как-то простреленную медаль?

— Не только помню, но и всегда ношу ее с собой, — улыбнулась Табба и приоткрыла сумочку. — Показать?

— Не надо, — остановил ее князь. И вдруг решительно заявил: — Я не стану вас арестовывать! И никто не посмеет это сделать, вы под моей защитой.

— Благодарю.

— Но я просил бы вас остаться здесь, со мной. Навсегда.

Бывшая прима освободилась от его рук.

— Я согласна. Но с одним условием.

— Называйте.

— Вы сейчас отпустите меня, а через три дня я вернусь. И буду всегда с вами.

Князь подумал. И кивнул.

— Хорошо. Идите… Ровно через три дня я жду вас.

— Это не все. Вы должны пообещать мне, что в эти несколько дней все-таки будете крайне внимательны и осмотрительны… Обещайте!

— Обещаю, — произнес он.

— И последнее. Если через три дня я вдруг не появлюсь, также обещайте, что никак не станете влиять на мою судьбу.

— То есть как вы не вернетесь?

— Я буду делать все возможное, чтобы вернуться к вам. Но если возникнут непреодолимые обстоятельства, значит, не судьба.

Табба внимательно, с улыбкой посмотрела на Икрамова, спросила:

— Я могу идти?

— Можете. Но помните, я был и остаюсь искренним вашим защитником. Всегда и во всем… До встречи.

И громко распорядился:

— Асланбек, проводи госпожу!

Миронов назначил встречу «жениху», который в свое время в Ялте задержал Соньку Золотую Ручку, в Таврическом саду.

Они прогуливались по ухоженным аллеям среди многочисленной праздной публики и беседовали как давние и добрые знакомые.

— А с чего вы взяли, Мирон Яковлевич, что Сонька с компанией драпает с Сахалина именно пароходом? — спросил «жених».

— Чутье, Лев Петрович! — самодовольно ответил Миронов. — Будь я на месте Соньки, никогда бы не рискнул бежать через материк. А тем более, что она не одна, а с брюхатой дочкой и мужем-дурачком.

— Но с парохода никаких известий!

— Значит, хорошо заплатили. Или же кто-то серьезно походатайствовал.

— По прибытии в Одессу всю команду следует прокачать — от капитана до матроса.

— Это яснее ясного. Вот только кто способствовал бегству Соньки — до этого, главное, докопаться.

— Есть варианты?

— Есть… Дочка Соньки имела роман с начальником поселения, от него и забеременела. А сей господин — фигура весьма заметная.

— Как же он так влип?

— А бес его маму знает!.. Любовь! Там, видать, ни одной приличной бабьей морды, все гнилые. Сонька и подсуетилась — подсунула свою девку.

— Жаль Глеба Павловича. Сына-то небось судить будут?

— Не без этого. Как бы не дали десятку!

— Девка-то еще не родила?

— Поймаешь их в Одессе, вот и узнаешь.

Лев Петрович помолчал, сокрушенно мотнул головой:

— Мне, Мирон Яковлевич, ловить Соньку как-то не с руки. Она ведь меня по Ялте знает. Засечет и сразу в бега!

Миронов обнял его, похлопал по плечу:

— Усы приклеишь, бородку нацепишь — ни одна собака не признает! Тут бы тебе какую-нибудь напарницу подыскать, Лев Петрович.

— Есть одна такая.

— Кто?

— Чалилась с Сонькой на прошлой каторге. Некто Груня Гудзенко. Вот ее и призову за компанию. Она-то воровку не хуже меня знает!

Самоед смотрел на поручика с хитрым недоверием и усмешкой.

— Безать нельзя… Оцень нехорошо безать.

— Почему? — спросил Гончаров.

— Поймают — бить тебя будут.

— Не поймают.

— Не поймают — меня бить будут.

Никита взглянул на закрытую дверь барака, подступил к самоеду поближе, показал на стоявшие в углу бутылки в деревянном ящике.

— Видишь водку?

— Оцень визу.

— Хватит этого?

— Мало этого. Деньги есце.

— Сколько?

— Много. Нарты готовить надо. Собак есце купить надо. Детей и зену кормить надо. Много денег давай.

Поручик достал из портмоне две сотенные, протянул самоеду.

— Больше у меня нет.

— Больсе не надо, — ответил тот, пряча деньги. — Водку тозе давай.

— Бери.

Самоед с трудом поднял ящик с водкой, поставил у порога.

— Ваня знает, цто будес безать?

— Ваня знает.

— Нацальнику скажет?

— Не скажет. Будет молчать.

Самоед хитро погрозил пальцем.

— Сказет. Руский слабый. Как сильно бить будут, все сказет… И Николая тозе тогда будут бить сильно.

— Ты Николай, еще хочешь денег? — с раздражением спросил Гончаров.

— Николай больсе денег не хоцет, — ответил тот. — Николай хоцет, цтобы Ваня скусал свой язык.

— Хорошо, — кивнул поручик. — Ваня скушает свой язык!.. Обещаю.

Самоед снова взял ящик с водкой, поинтересовался:

— Когда безать?

— Этой ночью. Когда луна спустится к горизонту.

— Верно, нацальник. Когда луна спускается, дорога становится прямой, — он толкнул спиной дверь и вывалился в коридор.

— Иван! — позвал Гончаров.

Тот вошел, вытянулся в струнку:

— Слушаю, ваше благородие.

— Ты слышал, о чем шла речь?

— Так точно, ваше благородие. Краем уха!

— Понял, чего боится самоед?

— Сам этого боюсь.

— Я свяжу тебя, изобью. И никто ни о чем не догадается.

— Бить следует, ваше благородие, крепко. Чтоб никто не сумлевался!

— Да уж постараюсь. — Никита достал из бумажника пятьдесят рублей. — Это тебе за мордобой. — Поручик погрозил солдату. — Только не подведи, Ваня… Я-то сбегу, а вот самоеда могут забить до смерти.