Сонька. Конец легенды

Краем глаза засекла нескольких женщин во дворе на стульчиках и табуретках, обратила внимание на парочку, милующуюся между собой и находящуюся невдалеке от прочих жильцов, направилась к ближней лестнице, и тут ее окликнула одна из сидевших женщин.

— Вы к кому, дамочка?.. Если к Яше, то он уже почти сорок лет как занятый!

— Зато я свободна! — засмеялась Миха.

Она поднялась по скрипучей лестнице на длинную веранду, прошла к одной из дверей, на которой была прибита железка с предупреждением: «ЕСЛИ ЯША ПОЦ, ТО ВИ ФРАЕР».

Михелина постучала в фанеру.

Дверь открылась почти сразу, в проеме появилась крайне удивленная физиономия самого Яши. Удивленная оттого, что он сразу узнал девушку.

Он затащил ее в комнату, возмущенно зашептал:

— Вы совсем съехали с ума, мамзель, или с вами это случается?

— Я не вовремя? — удивилась Миха.

— Ко мне вовремя, а к тем, кто пасет вас, совсем уже некстати, — Иловайский подвел ее к окну, показал на парочку во дворе. — Вы видите этих грызунов?.. Думаете, они целуются? Нет, они ждут, когда появитесь вы, чтобы закончить надоевшее им дело!

— Я за паспортами, — торопливым шепотом произнесла гостья.

— А я решил, что вы уже за бедным Яшей, который ждет подобную красотку всю свою жизнь, — он покопался в выдвижном ящике стола, нашел наконец нужных три документа, отдал девушке. — К вам и вашей мамочке имела серьезный интерес одна дама, которая усиленно называла себя родственницей. Вы на самом деле имеете таких профур в родственниках?

— В Одессе у нас нет родственников.

— Вы так считаете?

— Я знаю.

— Печальное заблуждение. Здесь, уважаемая мамзель, у вас половина города родственников. Просто одни об этом не знают, другие боятся признаться.

— Буду иметь в виду, — нервно засмеялась Миха.

— Имейте, только никому об этом не рассказывайте. Иначе от желающих взять у вас денег просто не будет отбоя. — Иловайский подвел ее к занавеске, закрывающей какой-то проем, объяснил: — Вы заходили в мой дом как обычная дамочка, а выходить будете как королевская особа — гордо и незаметно.

— И куда я выйду?

— В Одессе не говорят «куда» — иначе будет неприятность или вам, или тарантасу. Вы выйдете в то место, где немало людей, зато никто из них не будет обращать на вас свое внимание.

Михелина юркнула за занавеску. Яша поправил ее, подошел к окну, чтобы взглянуть на ситуацию, и увидел, как во двор вкатилась пролетка с пятью полицейскими, которые слетели на землю и немедленно бросились на второй этаж в сторону его комнаты.

— О, зохен вей! — закатил глаза к потолку Иловайский. — Зачем ты посылаешь мне не того, кого я жду, а совсем разных по одежде и половым признакам?!

Михелина тем временем открыла неприметную дверь и оказалась как раз в том месте, где ее высадила пролетка. Она привычно огляделась и направилась в сторону перекрестка, где кучковались в ожидании клиентов извозчики.

…Били Яшу палками по пяткам. Он лежал в обшарпанной комнате на длинной деревянной скамейке животом вниз, изо всех сил цеплялся ногтями за ее ножки, скрипел зубами, негромко стонал, не в состоянии вытереть кровавые пузыри, выступающие на его губах.

Рядом стоял «жених», наблюдавший за экзекуцией, ждал, когда здоровенный надсмотрщик закончит считать количество ударов.

— Десять, — произнес наконец тот, смахивая пот со лба.

— Уважаемый, — простонал Иловайский, — кажется, вы одного удара таки не досчитались.

«Жених» подошел к нему, подцепил пальцем подбородок.

— Снова повторяю вопрос, Яша… На чьи имена были выписаны паспорта воровок?

— Если б я все помнил, я бы не жил на Молдаванке, а давно женился бы на английской королеве и вы служили бы у меня садовником. Чтоб я мог вам не только щекотать по пяткам, но также срезать ногти на всех ногах!

«Жених» взглянул на надзирателя, кивнул.

— Пять палок.

— Теряете ресурс, уважаемый, — попытался улыбнуться Яша. — Бейте все десять, чтоб Яша уснул быстро и навсегда.

Камера, в которой находился банкир Крук, была выкрашена в белый цвет. Все остальное здесь было также белым — нары, постельное белье, вмонтированный в пол столик. Даже решетки на окнах и то были белыми. Три лампы, освещающие камеру, светили невыносимо ярко.

Когда полицмейстер Соболев в сопровождении конвоира явился в камеру, банкир сидел за столиком, бессмысленно уставившись красными глазами на довольно успешно склеенные фотографии Соньки и Михелины. Тут же стоял пузырек с клеем.

— Доброго здоровья, Юрий Петрович, — бодро поздоровался полицмейстер. — Как наше драгоценное?

Крук взглянул на него, не ответил, перевел глаза на фотографии.

— Ступай, — махнул Аркадий Алексеевич конвоиру и, когда тот исчез, шагнул к Круку поближе. Взял склеенные фотографии, поцокал языком. — Молодцом, Юрий Петрович… Прям как новенькие! Молодцом!

Банкир поднял руки, показал опухшие, с кровоподтеками пальцы.

— Что это? — спросил полицмейстер.

— Учили, как правильно клеить фотографии.

— Кто посмел? За что?

— За то, что плохо получалось.

— Ну, изуверы! — возмутился Соболев. — Им это с рук не сойдет! По морде определите, кто больше всего старался?

Крук посмотрел на него с тихой ненавистью и произнес:

— Я подам на вас в суд!