Сонька. Конец легенды

— Тебя это потешает?

— Радует. Такой красивой барышни в жизни не видал. И правду говорят, артистка.

— Кто говорит?

— Двор. Все девки кругом перешептались. Желали с вами поговорить, да боятся.

— Бояться нечего, да и говорить не о чем, — усмехнулась бывшая прима, оглянулась.

Со двора вслед ей с видом строгого учителя гимназии смотрел дворецкий.

Она вышла на край тротуара, распорядилась привратнику:

— Останови для меня извозчика!

— Будет исполнено, сударыня! — радостно ответил тот и побежал на улицу ловить экипаж.

Гаврила Емельянович при виде входящей в кабинет девушки едва не грохнулся в обморок.

— Не ожидал… Клянусь, не ожидал. Даже невзирая на телефонное предупреждение, — пододвинул кресло, показал рукой: — Прошу вас, мадемуазель… Простите, запамятовал…

— Мадемуазель Жозефина Бэрримор.

— Да, да, да… Жозефина!.. Чего желаете пригубить, чудная Жозефина? Чай? Кофий? Или не откажетесь от пятигорской минеральной водички?

— Вы получаете ее прямо из Пятигорска?

— Представьте себе, сударыня. Свежайшую, натуральную, в специальных глиняных кувшинах! Желаете такую же?

— Не откажусь.

— Непременно презентую. Мне водицу организовывает князь Икрамов Ибрагим Казбекович. А уж ему горцы готовы поставлять ее целыми обозами!

Табба от неожиданности даже напряглась.

— Икрамов?

— Да, Икрамов. Вам о чем-то говорит это имя?

— Нет-нет. Имя необычное.

— Ничего необычного!.. Он сам из тех краев, воевал там, даже, по-моему, был ранен. Теперь снова в Петербурге, служит в каких-то чиновных верхах.

Филимонов достал из буфета объемистый графин, осторожно, с предвкушением налил хрустальный бокал, подал гостье.

— Испробуйте, мадемуазель.

Она взяла сосуд, с удовольствием выпила почти до дна.

— Вкусно.

— Ну-с, с чего начнем? — директор уселся напротив, выжидательно сложил ручки под подбородком.

— Вам решать, Гаврила Емельянович, — улыбнулась девушка.

— Боже… Как это знакомо звучит — Гаврила Емельянович. Непостижимо знакомые интонации. Такое впечатление, что вы знаете меня сто лет.

Табба рассмеялась:

— Это все ваши фантазии, дорогой.

— И смех!.. Боже, смех!.. Мне он определенно знаком! Вы, мадемуазель, желаете петь в моем театре?

— Кто вам сказал?

— Разве вы мне это не говорили?

— Не приведи господь… Это вы предложили мне попробоваться у вас. Но думаю, это была всего лишь шутка.

— Почему?.. Почему шутка? А если и в самом деле вам попытаться и мы откроем новый талант оперетты?!

— Вы меня смущаете, Гаврила Емельянович.

— Это вы, мадемуазель, меня смущаете! Сидите, соблазняете, сводите с ума пожилого больного господина и при этом ведете какую-то свою игру. Что вы от меня хотите, сударыня?

— Ровно ничего. Нашла вашу визитную карту, решила позвонить. Вот и все. Мне ровным счетом ничего от вас не нужно!

Директор посидел в глубоком раздумье, потом крайне серьезно заявил:

— Давайте все-таки попытаемся.

— Что? — не поняла гостья.

— Попытаемся что-то из вас сделать. Вы должны поверить в меня, Жозефина. И это может быть триумф!

— Хорошо, — после короткого размышления кивнула бывшая прима. — Считайте, вы меня уговорили. Но условие.

— Я его уже принял.

— Не спешите. Вы дадите мне помещение, и я буду репетировать одна.

— Даже без меня?!

— Вы лишь изредка станете смотреть результат. Но никакой информации, никакой огласки, никаких разговоров о моих упражнениях быть не должно. Это должен быть не просто сюрприз, но сюрприз ошеломительный!

— Дивно! Сказочно! Непостижимо! Такое впечатление, будто вы давно готовились к подобному разговору. — Гаврила Емельянович приник губами к рукам девушки и некоторое время не отпускал их. — Благодарю, мадемуазель Жозефина. С высочайшим нетерпением буду ждать звонка.

— Дайте мне еще пару дней.

— Воля ваша.

Филимонов довел гостью до самой двери, остановился.

— Очечки носите от близорукости или для модности?

— Они вас смущают? — удивилась та.

— В некоторой степени. На сцене придется выступать без оных.

— Пусть это будет нашей главной проблемой.

— Дивно!

Директор на прощание еще раз приложился к руке гостьи и, когда дверь за нею закрылась, налил минеральной воды в тот самый фужер, из которого пила Табба, позвонил в колокольчик.

— Изюмова ко мне!

Сел за стол, с усилием стал тереть виски.

В кабинет почти неслышно просочился Николай, тихо напомнил о себе:

— Я здесь, Гаврила Емельянович.

Он поднял голову, уставился на него почти пустым взглядом.

— Проследите за этой дамой и все о ней мне доложите. Немедленно!

Глава пятая Изгои

Изюмов выскочил из театра, огляделся.

Табба стояла у входа в театральный парк, непринужденно поправляла прическу и, судя по всему, ждала пролетку.

Пролетка вскоре появилась, мадемуазель изящно расположилась в ней, распорядилась извозчику, и тот щелкнул по лошадям кнутом.

Николай увидел поодаль свободный экипаж, замахал руками.

Тот лихо подкатил. Изюмов запрыгнул на подножку, крикнул:

— Гони за той пролеткой! Да поживее, чтоб не отстать!

— Догоним, барин! Как бы лишку не дать, а то можно и вперед выскочить!

— Вперед не надо, а следом держись!

Миновали Крюков канал, пронеслись по Екатерининскому, завернули на Невский и легко погнали по нему.