Сонька. Конец легенды

— Сколь долго будем гнаться? — оглянулся извозчик.

— Пока не надоест!

На Невском экипаж с мадемуазель остановился, она расплатилась с извозчиком, сошла на тротуар, подошла к цветочнице, купила хорошо подобранный букет из роз и зашагала по проспекту. Шла легко и непринужденно, изредка оглядывалась, будто чего-то опасалась.

Неожиданно до слуха донеслись нестройные голоса, исполняющие «Варшавянку», затем вдали показалась толпа под красным флагом. Они даже не пели — кричали. Неистово, вызывающе, хмельно от желания обратить на себя внимание.

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут!

Наперерез бунтовщикам выскочили десять конных жандармов, ринулись на поющих.

Завязалась потасовка, кто-то истошно вопил, жандармы хлестали плетьми рабочих нещадно, с дурманящим ожесточением.

Мадемуазель Бессмертная заспешила на другую сторону улицы, торопливо уселась в одну из пролеток напротив Александринского театра, оглянулась на бунтующую толпу и покатила в противоположную сторону.

— Разворачивай! — крикнул Изюмов своему извозчику. — Живее! Видал, за какой барышней ехать?

— Не слепой, барин!.. Вмиг наверстаем!

С Невского они крутанули на Фонтанку, перескочили через Семеновский мост, и спустя малое время пролетка с мадемуазель уперлась в ворота дома Брянских.

— Стой! — толкнул в спину кучера Изюмов.

Понаблюдал, как привратник без липших вопросов открыл девице калитку, они о чем-то коротко обмолвились, и она легко и привычно зашагала по широкому пандусу к входу в дом.

Николай азартно потер руки, велел извозчику:

— К Театру оперетты, милок!

— Понял, барин!

Пролетка развернулась и помчалась в противоположную сторону.

Филимонов как раз подписывал программки на будущую театральную декаду, когда в дверь постучали.

— Войдите!

Это был Изюмов. Он вглубь кабинета проходить не стал, сделал всего лишь пару шагов.

— Есть о чем докладать-с, Гаврила Емельяныч.

Тот оторвался от программок, кивнул.

— Докладайте.

— Девица, визитировавшая к вам, некоторое время каталась по городу, после чего сменила повозку и направилась в противоположном направлении…

— Можете короче и внятнее?

— Могу-с, Гаврила Емельяныч. Хотя весьма волнуюсь. Так как для самого-с сюрприз.

— Ну?

— Есть все основания подозревать, что это… — У бывшего артиста пересохло в горле. — Прошу-с прощения, небывало волнуюсь.

— А можно, мать вашу в дыхалку, без волнения? — вдруг заорал Филимонов.

— Можно… Это мадемуазель Табба. Они направились в дом княжны Брянской.

— Ничего не путаете?

— Никак нет, Гаврила Емельяныч.

— Вы сами видели, как она вошла в дом Брянских?!

— Так точ… Собственными глазами.

Филимонов вернулся за стол, какое-то время бессмысленно перебирал программки, снова посмотрел на бывшего артиста.

— Вы поняли, о чем я хочу предупредить?

— Так точно-с… Чтоб ни слова, ни полслова.

— Вот и исполняйте. И не приведи господь, брякнете где, острог раем покажется. Поняли?

— Буду нем-с, как луна.

Изюмов ушел, директор в раздумье постоял возле стола, взял телефонную трубку, набрал номер.

— Пятьдесят шесть сто семьдесят два, барышня. — Подождал, услышал нужный голос.

— Егор Никитич?.. Гавриил Емельянович беспокоит. У меня к вам есть одно очень презабавное дельце… В любой день, в любое время. Вы ведь знаете — в театре я живу.

Положил трубку на рычаг, удовлетворенно улыбнулся.

…Дворецкий стоял перед княжной с поднятым сухим подбородком, говорил чеканно, с достоинством:

— Возможно, я, княжна, переступаю черту дозволенного, однако счел бы возможным обратить ваше внимание на некоторые странности, происходящие в вашем доме.

Анастасия сидела за роялем, готовилась к уроку по музыке, поэтому визит дворецкого ее раздражал.

— Странностей этих много?

— По крайней мере на одну я бы желал сделать акцент.

— Только на одну. Об остальных доложишь потом. Через пятнадцать минут придет мадам Гуральник.

— Речь идет о мадам Таббе.

— Чем же она тебя не расположила?

— Странностью поведения, княжна. Они ведут себя крайне непонятно и крайне по-разному.

Княжна нетерпеливо вздохнула.

— Можешь яснее?

— Во-первых, они пьянствуют…

— Во-вторых?

— Во-вторых, госпожа Бессмертная заняты какими-то тайными делами. Они почти ежедневно меняют наряды, пользуются париками разных фасонов, лицо закрывает либо кисея, либо очки.

— Ну и что в этом возмутительного?

— Возмутительного ничего, но есть некая настороженность и даже подозрительность. Будто мадемуазель ведут некую скрытную жизнь.

— Мадемуазель — бывшая актриса! К тому же с печальной судьбой. И я не имею права запретить ей упражняться над своей внешностью.

Дворецкий замялся, с определенной неловкостью произнес:

— Репутация, мадемуазель… Разве вам недостаточно давних слухов о некогда скрывавшейся в доме некоей воровки Соньки Золотой Ручки, в результате чего дом до сих пор как прокаженный?! К вам не ходит свет, мадемуазель!

От гнева ноздри Анастасии стали раздуваться.

— Ты не говорил, я не слышала. И комментарии разного рода мне противны! Если же когда-либо тебе придет в голову сообщить мне подобную глупость, я уволю тебя сразу же! Без содержания! Ступай!