Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

Конвоиры рассмеялись, чокнулись алюминиевыми кружками.

Сонька окинула быстрым взглядом одежду старшего, увидела выступающий из его кармана изящный нож с цветной наборной рукояткой.

— Вот, допустим, ты и есть самая настоящая Сонька Золотая Ручка, — продолжал лидировать старший конвоир. — А я не верю. Чем можешь доказать?

— Суд докажет.

— До суда надо еще доехать. Ау нас ведь тут свои законы. Не понравишься ты, допустим, Польке Бугаю…

— …или, наоборот, очень даже понравишься! — вставил второй конвоир под дружный хохот.

— Хоть то, хоть другое — все одинаково погано. И обнаружим мы тебя придушенной в уголочке клети.

— В клети четыре уголочка, каждому найдется место, — усмехнулась Сонька, поплотнее придвинулась к конвоиру и как бы невзначай облокотилась о его бок, поближе к ножу.

Старший конвоир налил полстакана водки, поставил перед воровкой.

— Пей, жизнь сразу станет веселее.

— Для меня она и без водки веселая. — Девушка подвела скованные руки к самому его карману, одной рукой аккуратно извлекла нож и переложила во вторую.

Мужчины выпили, и один из них, заметно опьянев, попросил:

— Если ты та самая Сонька, чухани-ка у нас чего-нибудь.

Она улыбнулась, показала скованные руки:

— Сними кандалы, покажу.

От дружного хохота конвоиров дрогнули стены.

— Умная, сучка! Без кандалов ты даже портки с нас снимешь!

Старший некоторое время внимательно изучал лицо девушки, одобрительно причмокнул губами:

— Хорошая. Если б не воровка, женился бы. Нерусская, что ли?

— Еврейка.

— Я так и понял. А чего ж, ежели еврейка, воровать стала? Ваш народ вроде не ворует. Надурить — запросто, а чтоб воровать — это только наши.

Лицо Соньки стало жестким:

— Знаешь, что такое черта оседлости?

— Ну.

— Никогда не жил там?

— А с какого хрена? Я ведь русский! Это вам, евреям, и прочей нечисти приближаться к нам не велено.

— Вот потому и стала воровать.

— Ты, Сонька, не засирай нам мозги, — вмешался тот конвоир, что привел ее. — Мы эти штуки знаем: поначалу разжалобишь, а там глядь — карман пустой. Все дотла, ширмачка, выгребла… — Он поднялся и скомандовал: — Марш на место!

Воровка опустила руки и послушно двинулась на выход.

* * *

Когда Сонька вошла в свою клеть, ее встретили дружным вопросительным молчанием. В глазах Кати светился восторг.

Воровка спокойно оглядела женщин, направилась к полке, на которой восседала Полина Бугай.

— Освободи место, — приказала она коротко и жестко.

У той округлились глаза.

— Чего вякнула, шваняйка? — Она поднялась, надвинулась на Соньку. — Отскочь, пока цела!

Сонька взяла двумя руками сворованный ножик и приставила его к отвисшему животу тетки.

— Прирежу.

Полина опустила глаза, увидела лезвие, напряглась.

— Умом рехнулась, что ли?

— Пошла на свое место!

— Я… на своем.

— К двери, шмоха! Там теперь твое место!

Тетка на неверных ногах покорно протолкалась на указанное место и тут же опустилась на пол. Сонька посмотрела на других авторитетных арестанток, занявших полки, и распорядилась:

— Ну-ка, слазьте тоже! К Польке все! Живо!

Женщины нехотя покинули належанные места.

В это время дверь с треском открылась, на пороге стоял конвоир.

— Сонька! — заорал он. — Ты, что ли, стерва, ножик у старшого сперла?

— Лови!

Она бросила ему добычу, он ловко поймал ее и с восторженным удивлением произнес:

— Ну, девки!.. Знатная товарка меж вас, бойтесь ее!

Когда дверь закрылась, Сонька позвала остальных арестанток:

— Занимайте места, барышни! Теперь мы тут главные!

* * *

Митрофановский зал Московского окружного суда, длинный, узкий и мрачный, был под завязку заполнен разношерстной публикой. Все хотели посмотреть, а главным образом послушать преступницу, имя которой день ото дня становилось все громче и популярнее в России.

В первых рядах сидели потерпевшие: банкир Догмаров, одураченный когда-то ювелир фон Мейль, владелец одесского ювелирного магазина Циммерман с сыном Мойшей, и, по иронии судьбы, рядом с ними расположился хозяин московского магазина драгоценностей на Петровке господин Хлебников. Поразительным образом в судебном зале оказался бургомистр германского городка Типлиц герр Вильгельм Вернер. Он держался настороженно и подчеркнуто независимо.

В самом конце первого ряда сидел Володя Кочубчик вместе со своим адвокатом. Адвокат все время что-то нашептывал Кочубчику, и тот методично кивал.

Во втором ряду расположилась напряженная от ожидания и незнакомой обстановки родная сестра Соньки Фейга. А рядом с нею затравленно озирался бывший муж воровки. Шелом Школьник, располневший, с сильно выпирающим брюшком. Фейга была вся в дорогих украшениях, словно явилась не в суд, а на важный прием.

Здесь же печально и отрешенно присутствовала Мирра Грильштейн, с которой Сонька бакланила лавку Циммермана. На Мирру заинтересованно оглядывался прыщеватый Мойша.

Кроме того, в зал набилось несметное количество газетных репортеров, фотографов с громоздкой дымной техникой и просто зевак. В этой нервозной катавасии сильно выделялся бледный и ненормально спокойный пан Тобольский, занявший крайнее место в последнем ряду.