Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

— Слишком все красиво, чтобы было похоже на правду, — заметил отец. — Судя по произношению, вы не русская?

— Я еврейка.

— Я не это имел в виду, вы не из России?

— Я родилась в Польше.

— Родители?

— Их убили. Во время погрома. Вы ведь знаете, что в Польше случаются погромы?

— К сожалению, да. То есть вы сирота?

— Увы.

— Может, девушка желает чего-нибудь испить? — обратилась к Блювштейну-старшему жена.

Тот перевел на девушку вопросительный взгляд, она кивнула.

— Если не сложно, чай.

— Кстати, сын тоже не против, — заметил Михаил.

Мать удалилась, и в комнате на какое-то время повисла тишина.

— Могу я сесть за инструмент? — неожиданно спросила Сонька отца. — Я давно не музицировала.

— С такими-то ногтями? — ухмыльнулся тот.

— Ничего, мне они не помеха!

Девушка грациозно подошла к роялю, уселась на стульчик, откинула крышку. Пальцы ее коснулись клавиш, и комната наполнилась чарующей музыкой Шопена. Мать замерла на пороге с подносом, отец смотрел на красивую девушку за роялем с недоверием и уважением, Михаил же просто врос в кресло от подобного сюрприза.

Сонька закончила играть, повернулась к присутствующим, очаровательно улыбнулась и обратилась к мрачному отцу:

— Вы правы, господин Блювштейн, из-за ногтей играть совершенно невозможно.

— Тем не менее у вас получилось вполне пристойно, — проворчал он и поднялся. — Пошли пить чай. — Махнул жене: — Накрой стол в гостиной.

* * *

Пролетка лихо мчалась по вечерним улицам. Сонька прижималась к Михаилу, нежно касалась ладонью его лица, иногда целовала. Довольный Блювштейн улыбался.

— Мама просто влюбилась в тебя, а отец, по-моему, даже меня простил.

— Они у тебя дивные.

— Они тебе понравились?

— Очень. Особенно отец. Внешне строгий, на самом же деле мягкий и добрый.

— Мама добрее.

— Мама должна быть добрее. — Девушка улыбнулась. — А как они обрадовались брюликам!

— Отец сразу начал цеплять к галстуку. — Михаил поцеловал ее в макушку, прижал к себе. — Как хорошо, что я решил грабануть тебя в вагоне.

— Судьба, — засмеялась Сонька.

Они какое-то время ехали молча, затем девушка подняла на парня глаза:

— Ты не забыл о своей генеральской вдове?

— Помню, но не хочется.

— Как это? — удивилась Сонька. — Надо. Она ждет. Когда ты должен быть у нее?

— Сегодня вечером. — Михаил вопросительно заглянул в глаза девушки. — Может, ну ее? Ей-богу, что-то не хочется.

— Мне тоже не всегда хочется, но куда деваться? Работа!

— Тебе мало тех денег, что ты взяла у купца?

— Это я взяла. Теперь твоя очередь. — Сонька поцеловала его. — Ты ведь не задержишься у нее до самого утра?

— Постараюсь, — мрачно ответил Михаил.

— Смотри, я буду ждать. — Сонька снова поцеловала парня. — И будь осторожен. Ты должен беречь себя. Как папа будущего ребенка.

Он, пораженный, повернулся к ней:

— Ты… беременна?

— Похоже, да.

Он взял ее руку, стал целовать длинные пальцы.

* * *

Особняк был двухэтажный, обнесенный высокой железной оградой. Свежая штукатурка на стенах дома и аккуратно подстриженные кусты указывали на заботливого хозяина.

Михаил, одетый в строгое пальто, не спеша и достойно вышел из экипажа, направился к воротам. В будке при входе оказался бравый солдат с ружьем в руках, который при появлении Блювштейна выглянул из окошка и строго полюбопытствовал:

— Чего желаете, господин?

Тот на секунду растерялся, однако быстро нашелся, бодро, чуть ли не по-военному ответствовал:

— По приглашению Варвары Тихоновны.

— Как доложить?

— Господин Александр Ковалев из гостиницы «Метрополь».

— Просим подождать.

Служивый прикрыл окошко и позвонил в колокольчик, на звук которого тут же прибежал второй солдат.

— Доложи барыне, что пожаловал господин Ковалев из гостиницы… — приказал первый солдат, забыв наименование гостиницы. — Из какой гостиницы, господин хороший?

— Из «Метрополя», господин Ковалев, — просто, хоть и раздраженно повторил Блювштейн.

— Ковалев из «Метрополя»!

Второй солдат убежал, охранник на воротах и Михаил скучали.

— И что ж, — поинтересовался гость, — всегда так охраняют барыню?

— А то как же? — удивился солдат. — Так велено.

— Чтоб не своровали, что ли? — засмеялся Блювштейн.

— Всяко бывает, — рассудительно сообщил страж. — Всякий народ по улице ходит. Бывают такие, что и украсть могут.

— Барыню, что ли?

— И даже барыню. Муж у барыни был оченно большой генерал.

Второй солдат вскоре вернулся, передал распоряжение.

— Велено пускать!

Михаил вошел во двор, в сопровождении солдата зашагал к парадному входу. По пути заметил, что несколько солдат метут двор, а некоторые — тоже солдаты — кормят в конюшне лошадей, выносят навоз и прочий мусор.

В самом особняке провожатый передал гостя вышколенному дворецкому, и тот повел Михаила по широкому лестничному маршу на второй этаж. Наверху дворецкий принял пальто гостя и отпустил Блювштейна, жестом показав вперед:

— Милости просим в открытую дверь.

Михаил открыл резные двери и ошеломленно остановился: зал сверкал позолотой, хрусталем, дорогой мебелью, тяжелыми гардинными шторами.

Вдова, увидев вошедшего молодого человека, поднялась с изысканного кресла и двинулась навстречу.