Сообразим на троих (СИ)

— О, только не это, — вдруг пробормотала невинная прелесть, глядя вперед. Я тоже посмотрел — Никита стоит, прислонившись к крылу машины, — я всегда знал, что духи с феромонами действуют, но он прям вообще восприимчив.

— Духи с феромонами, — без эмоций повторил я, не останавливаясь.

Никита как-то съежился, хотя Дима, наверное, считает, что он нас не слышит.

— Ага, я ему в баре кое-чего подсыпал, духами побрызгался, и он меня чуть на части не порвал, — мы уже были довольно близко, и я с легкостью заметил, как яростно оборотень раздул ноздри, выпрямляясь, — тебе, кстати, как? Уже начало действовать? Можем и его взять с собой.

— Прости, со мной такое не работает, — перехватив кулак взбешенного мужчины, я тихо его предупредил: — убьешь.

Кто же с такой силой собирается бить обычного хрупкого паренька-блядину?

— Убью, — решительно рыкнул Никита, отдергивая руку и чуть отступая.

— Лучше выеби, — доверительно предложил я, похлопав ничего не понимающего человека по плечу, — видишь, как он похож на меня? В тот раз тебе же понравилось? Давай, вперед! Докажешь мне еще раз, что все твои ебучие клятвы нихуя не стоят, а ты сам просто похотливая скотина.

— Леш, — он попытался ухватить меня за запястье, но я отступил на шаг назад.

— Не трогай меня, уебок, — процедил я сквозь зубы, — давайте, ебитесь, дети мои, совет вам да любовь, а я пошел.

Отпихнув Никиту плечом, я поднялся по ступенькам к двери подъезда, пытаясь нашарить в кармане ключи. Все, чего я хочу — горячая ванна и обезболивающее и обезболивающее для души. Хотя не уверен, что таблетки хорошо сочетаются с вискарем, лучше просто нажрусь, вот. Надо будет только перед операцией анестезиологу это сообщить.

Он вошел за мной следом, стоял за спиной, молчал и вместе со мной ждал лифт. И от того, как понимающе и покорно он себя вел, меня только сильнее тянуло блевать. Типа еще и не виноват оказался, да? Опоили, одурманили, накачали, блять. Но он трахал другого, этого ничто не изменит, это я никогда не смогу забыть и простить. Он прикасался к нему руками, которыми потом прикасался ко мне, без зазрения блядской совести, он ебал его тем же членом, целовал тем же ртом. Дрочил ему, наверное, да, хорошо, когда у твоего пассива стояк. Может, даже в рот взял. И я после такого должен сказать что-нибудь типа “ну ладно, раз тебе что-то подсыпали, иди ко мне, любовь моя”, да? Так, что ли? Хуюшки.

Яростно шарахнув в стенку лифта кулаком, я прижался к ней лбом. Мне больно. Почему мне все еще так больно, время же лечит, я уже должен относиться к этому проще!

Когда я на кухне достал из шкафчика начатую с братом в прошлый раз бутылку, уебок все же подал голос:

— Перед операцией нельзя.

— Нахуй проследуйте, — забив на стакан, я хотел уже было пойти в свою ванную, но он ухватил меня за локоть, — не смей меня трогать!

Тяжелая бутылка из толстого стекла разбилась об его голову, как тонкий фужер. А ему похуй. Тяжело дыша, я попытался вырваться, но он притянул меня к себе со своей ебаной оборотничьей силищей, вцепился мертвой хваткой. Тупая псина, черт тебя дери!

Не выдержав, я уткнулся лбом ему в плечо и разревелся. Рыдал, как девчонка, сминая в кулаках его куртку и чувствуя, как его горячая ладонь легонько гладит меня по затылку, как пахнет от него кровью и хорошим виски, как громко и часто стучит его сердце. Он предал меня. Предал, причинил боль, заставил возненавидеть, но никак не получается его разлюбить. Тупая вселенная еще и оправдать его попыталась в моих глазах, но я не могу, не могу поддаться. Я никогда не смогу его простить.

— Ненавижу тебя! — всхлипнул я, прижимаясь еще ближе. — Ты, ты все испортил!

— Знаю, — шепнул он, мягко взъерошивая мне волосы и, кажется, чуть раскачиваясь, будто укачивал меня. Или это меня самого шатает? — знаю, малыш.

— Не смей меня так звать! — рыкнул я, отстраняясь и упираясь ладонями ему в грудь. — Пусти!

Он послушался. Устыдившись, что дал слабину перед этим мудоебом, я хлопнул дверью ванной. Мудоеб, надо же, буквально выходит. “Ебущий мудаков”, ха. За стенкой, в ванной брата, тоже зашумела вода. Наверное, смывает с себя алкоголь и кровь. Торопливо раздевшись, я залез в только чуть-чуть наполнившуюся ванну. Блять, как естественно вести в отношениях с девушкой и как естественно становиться ведомым в отношениях с парнем. С бабой я бы так не рыдал, все было бы иначе. Может, у меня еще и раздвоение личности до кучи?

Я слышал, что он пришел и сел под дверью, как верный щенок. Только вот щенки не меняют хозяев на каких-то вкусно пахнущих долбоебов. Вздохнув, я откинулся на спину. Я его пара, да? Это происходит, когда человеческая часть оборотня влюбляется в кого-то так сильно, что даже его волчья часть готова признать любимого. И, как у настоящих волков, выбранная пара одна на всю жизнь. Если пара умирает, они не могут жить — буквально два-три дня, и от безысходности оборотень заканчивает жизнь самоубийством. Если я его пара, как мог волк допустить, чтобы человек выебал кого-то левого?

— Расскажи мне, как это было, — твердо попросил я.