Соотношения сил. История, риторика, доказательство

Дабы проиллюстрировать этот процесс, я приведу пример из работ Марка Блока, великого историка, который вместе с Люсьеном Февром основал и издавал журнал «Annales d’histoire économique et sociale». Одна из самых новаторских книг Блока, «Характерные черты французской аграрной истории», содержит небольшое введение, озаглавленное «Несколько замечаний относительно метода». Здесь Блок объясняет, почему исследователи, которые занимаются аграрной историей, должны максимально возможным образом стараться прочесть историю «задом наперед»[322]. Однако этот «обратный метод», как его называет Блок, следует использовать с осторожностью:

Обратный метод, разумно применяемый, вовсе не требует от близкого прошлого фотографии, которую затем достаточно проецировать в неизменном виде, чтобы получать застывшее изображение все более и более отдаленных веков. Он претендует только на то, чтобы, начав с последней части фильма, попытаться затем показать его в обратном порядке, примирившись с тем, что там будет много пробелов, но твердо решив не нарушать его движения[323].

Блок использовал ту же метафору в своих воспоминаниях о войне, которые вышли после его смерти – точнее, во фрагменте, посвященном 10 сентября 1914 года, дню его боевого крещения, выпавшему на сражение на Марне. Блок писал:

Вероятно, пока я жив, и если я не закончу свои дни в состоянии полного беспамятства, я никогда не забуду 10 сентября 1914 года. Мои воспоминания о том дне, тем не менее, остаются не вполне четкими. Прежде всего, они не очень хорошо связаны между собой. Они образуют прерывистую цепь образов, по правде сказать, весьма живых, но плохо согласованных, подобно кинофильму, пленка которого в нескольких местах сильно повреждена, так что мы можем изменить порядок сцен, и никто этого не заметит.

Сегодня мысль о том, чтобы прокрутить историю в обратном порядке, как кинопленку, представляется очевидной; в 1914 году так дело, конечно, не обстояло[324]. Предположение о том, что Блок воспользовался образом, предложенным Максимом Дюканом во введении к его «Воспоминаниям о 1848 годе» – «катушка моей памяти сама собой размоталась», – отнюдь не кажется абсурдным. Двумя месяцами ранее, в июле 1914 года, во время доклада в лицее Амьена, посвященного «Исторической критике и критике свидетельств» и также опубликованного посмертно, Блок вспоминал о спорах между исследователями в связи со знаменитой ружейной стрельбой, спровоцировавшей революцию 1848 года в Париже; кто выстрелил первым, солдат или манифестант?[325] Между тем главная цель, побудившая Максима Дюкана опубликовать воспоминания о 1848 годе спустя тридцать лет после самих событий, состояла именно в том, чтобы прояснить этот известный эпизод при помощи персонального свидетельства, – которое, по мнению Мориса Агюлона, и положило конец дискуссии[326]. Учитывая интерес Блока к перестрелке 23 февраля 1848 года, более чем вероятно, что он читал «Воспоминания» Максима Дюкана. В методологических размышлениях, напечатанных после его гибели под названием «Апология истории», Блок воспользовался отрывком из юношеского доклада о ружейной стрельбе в 1848 году, сопроводив его, впрочем, одним существенным наблюдением: то, что мы скорее всего никогда не сможем прийти к убедительному заключению о событии подобного рода, не компрометирует историю во всей ее глубине и подлинности[327]. «Характерные черты французской аграрной истории» представляют образец того, чтó Блок понимал под словами «самое глубокое в истории – это также и самое в ней достоверное».

Возможно ли, что мысль написать историю задом наперед пришла к Блоку благодаря его хорошо известной страсти к кинематографу? А мысль смириться с документальными лакунами и признать их частью повествования оказалась вдохновлена Флобером? Вероятно, эти вопросы так и останутся без ответов. Однако само существование нарративного приема может породить новый путь для исследований – напрямую или косвенным образом, то есть, например, сняв с проблемы молчаливое вето[328].