Соперники

Она сидела на обтянутой клетчатой тканью скамеечке перед освещенным туалетным зеркалом, на ней было кимоно ярко-голубого шелка, такая же лента была обвязана вокруг головы, чтобы волосы не падали на лицо, пока она накладывала косметику – ей оставались последние штрихи.

Глядя на нее, Ченс вновь ощутил невыразимую нежность и потребность быть рядом и оберегать. Тысячу раз он пытался найти определение этим чувствам, но они были слишком неуловимы. Находиться с Флейм было все равно что выйти на улицу после сильного дождя, когда свежий бодрящий воздух обостряет ощущение радости бытия. Да, рядом с ней ему было хорошо, очень хорошо.

– Мы сегодня завтракаем на балконе, – сказал он, поймав на себе ее взгляд. – Я попросил Консуэло накрыть там, пока ты была в душе. Ты ведь не против? Такое чудесное утро. – Она отвернулась к зеркалу и поднесла к ресницам щеточку для туши. – И ты такая красивая.

Он подошел к ней сзади и, глядя на ее отражение в зеркале, снова залюбовался ее смелой, полной жизни красотой.

Они встретились глазами в зеркале, в ее взгляде читалась затаенная радость.

– Буду красивая… всего лишь через пару минут. – Она сунула щеточку в тюбик с тушью и положила его на туалетный столик.

Среди помад, кремов и теней Ченс заметил плоскую пудреницу.

– Какая оригинальная вещица.

Он поднял ее, чтобы получше рассмотреть причудливый рисунок – вазу с цветами.

– Да, правда, – утвердительно откликнулась Флейм, кладя на стол кусочек ваты и беря губную помаду. – Это мамин подарок на тринадцатилетие, когда мне разрешили пользоваться косметикой. То есть пудрой, помадой и тушью.

– А что это за буквы на вазе?

– Мои инициалы – М. Р. М.

– М. Р. М.? – Он не отрываясь смотрел на инициалы, внутри у него все замерло.

– Маргарет Роуз Морган. Это мое настоящее имя после крещения. Флейм – меня называл папа, когда мне было года полтора. Так это прозвище ко мне и приклеилось. – С улыбкой развязав ленту, она тряхнула головой, и волосы рассыпались огненными прядями. – Мама всегда надеялась, что с возрастом оно забудется и все пройдет само собой.

Она взглянула на его отражение, рассчитывая встретить ответную улыбку. Однако его лицо словно окаменело, челюсти были плотно сжаты. Озадаченная такой реакцией, Флейм повернулась на скамеечке.

– Что-нибудь не так, Ченс? – Она заметила, как побелели суставы на сжимавших пудреницу пальцах. Она даже не была уверена, слышит ли он ее. Любимые синие глаза вдруг стали ледяными. – Ченс, в чем дело?

Он быстро отвел взгляд.

– Просто я понял – у меня от матери ничего не осталось. Совсем ничего. – Секундой позже он вернул ей пудреницу.

Эта пудреница всегда была ей дорога. Однако только сейчас, когда чья-то невидимая рука сжала ей сердце, Флейм поняла, как много для нее она значила.

– Ченс, я… – начала она, не зная, что сказать.

Его рот слегка скривился в подобии улыбки.

– Не обращай внимания, – произнес он с непроницаемым выражением лица.

Он коснулся ее волос, приподняв пальцами прядку, словно зачарованный их огненным цветом. Легкий стук в дверь вывел его из оцепенения.

– Да? – произнес он резко, и Флейм почувствовала все скрытое в его голосе волнение.

– Телефон, сеньор Ченс, – донесся приглушенный ответ Консуэло с сильным акцентом. – Просят вас. Звонит сеньор Сэм. Говорит, очень важно.

– Я поговорю из кабинета. – Он пристально смотрел на ее волосы еще с секунду, прежде чем их глаза встретились. Выражение его лица оставалось по-прежнему непроницаемым. – Я быстро.

– Хорошо, – согласилась она с наигранной легкостью, видя, что сочувствие было бы ему неприятно. – Мне все равно понадобится еще несколько минут, чтобы закончить одеваться.

Он выпустил прядку ее волос и опустил руку, слегка коснувшись при этом ее щеки, затем повернулся и вышел. Флейм смотрела на пудреницу, подаренную матерью много-много лет тому назад.

Гнев, обида и злая ирония кипели у Ченса в душе, когда он направлялся к массивному столу тикового дерева. Черт побери, ну почему именно Флейм! Она была единственным источником радости в его жизни. С ней он забывал почти обо всем. Черт побери, это несправедливо! Но разве жизнь когда-нибудь была к нему справедлива? Взглянув на черный телефон, он с усилием разжал кулак и снял трубку.

– Да, Сэм, – проговорил он намеренно равнодушно.

– Ченс, извини за беспокойство, но… ты должен знать. Мы установили личность Маргарет Роуз. Ченс, это Флейм.

– Я знаю.

– Знаешь?! Откуда? Когда?

– Неважно. – Он потер лоб. Сейчас, когда он запретил себе какие-либо эмоции, в его мыслях царила сумятица.

– Она знает, кто ты? Она тебе что-нибудь говорила? Что ей рассказала Хэтти?

– Очевидно, ничего.

Он пытался припомнить все их разговоры с Флейм. В них не было даже намека на то, что она знает о его взаимоотношениях с Хэтти. Почему? Ведь Хэтти его так ненавидит – почему она не попыталась отравить той же ненавистью Флейм? Ему в голову приходила только одна причина: еще не успела. А значит, он должен позаботиться о том, чтобы и впредь не дать ей такой возможности.

– Неужели Хэтти не знает о том, что ты с ней встречаешься? – спросил Сэм.

– А откуда ей знать?