– Да, так и есть! Вы ее не знали: она все всегда организовывала – голос, внешность, жизнь, смерть.
Карлотта откинулась в кресле. Она вспомнила. Когда она впервые встретила Каллас, ей и в голову не пришло, какую опасность представляет собой амбициозная молодая певица, просчитывающая все до мельчайших деталей. В ту пору Карлотта прониклась сочувствием к этой толстой близорукой гречанке: очки, безвкусная одежда, лишний вес, скованность манер и в придачу престарелый муж. При виде этой Марии Менегини-Каллас, сжимавшей в руках гротескно лилипутскую по сравнению с массивным телом сумочку, сразу хотелось сунуть ей монетку в карман фартука и похвалить за отличную уборку туалетов. В ту пору она говорила на ломаном итальянском, да еще с причудливым акцентом – в детстве она жила в Соединенных Штатах, а потом, в отрочестве, – в Греции. Услышав, как она исполняет партию Джоконды на «Арена ди Верона», Карлотта безудержно аплодировала ей, ведь чтобы на потеху толпе исполнять на огромных площадках такие оперы, как «Джоконда», «Макбет», «Турандот»[12], а также творения Вагнера с их предельными нагрузками на связки, нужны атлеты с зычными голосами. Так что для выживания профессии необходимы могучие девушки, способные заглушить раскаты грома! Тем более что среди них встречаются истинные самоцветы, жемчужины, ангелы, все эти средиземноморские сопрано с их золотисто-пшеничным тембром, и прежде всего она сама, Карлотта Берлуми, восходящая звезда итальянского вокала. Поскольку Мария Менегини-Каллас выходила лишь на замену, выступая в не самых престижных залах, где поневоле довольствовались начинающей певицей с не слишком привлекательными внешними данными, зато с сильным голосом, Карлотта в тот год ни на миг не рассматривала ее как соперницу: они выступали в разных лигах. Все равно что сравнить сидр с шампанским! С другой стороны, два года спустя Карлотте уже следовало бы заподозрить, что кое-что изменилось, когда у служебного входа в миланский «Ла Скала» она столкнулась с молодой, стройной, темноволосой женщиной с роскошным макияжем. Та крикнула ей вслед: «Эй, Карлотта, ты что, меня не узнаешь?» Нет, Карлотта не узнала тучную гречанку в этой худощавой, элегантной, утонченной женщине с безупречным итальянским, которую этот эпизод от души позабавил.
В тот день, дивясь метаморфозе гречанки, Карлотта не догадывалась, что аплодирует будущей сопернице. Занятая собственной карьерой, она вовсе не обращала внимания на Марию Каллас, которая отказалась от фамилии мужа Менегини[13] (Карлотта полагала, что ей следовало отказаться заодно и от самого мужа). В ту пору в ресторанах, где артисты собирались после спектакля, много сплетничали о Каллас: из надувного слона выпустили воздух, кит превратился в Одри Хепбёрн, – словом, типичная история для дамских журналов. Однако Карлотта была слишком занята, чтобы обращать внимание на досужую болтовню, ведь ей приходилось зубрить оперные партии, подолгу репетировать арии с концертмейстером, потому что сольфеджио ей не давалось, а дирижеры критиковали ее за ритмические огрехи.
«Это ваш оркестр аккомпанирует мне или наоборот? Может, вы споете за меня
– Что?! Меня будет сменять Каллас?! – воскликнула она.
– Дублировать вас обеих станет турецкая певица[14], которая училась в Анкаре у Джаннины Аранджи-Ломбарди[15]. Вы с Каллас будете чередоваться.
– Это рискованно…
– Для кого?
– Для нее. Для «Ла Скала». Ее освищут, ведь у нее не самый лучший голос.
– Не волнуйтесь, у нее найдутся поклонники.
– Ну, если вы так считаете… Мне-то все равно – не мне страдать от последствий. Первый спектакль, конечно, за мной?
– Нет, премьеру петь будет Каллас.
– Простите, что вы сказали?
– Это просьба режиссера.
– С каких это пор режиссеры вмешиваются в назначение актерского состава?
– С тех пор, как режиссера зовут Лукино Висконти[16]. Этот волшебник кинематографа решил разделить с «Ла Скала» свое видение оперы и свою славу.
– Мне это снится?
– Более того, дирижер также настаивает на кандидатуре Каллас.