Соперница с обложки

– Да, дорогой, на тебя одна надежда, – выдохнул наконец с облегчением Дмитриев, поняв, что друг сдался и больше на него не дуется. – Не просто же так она Светке моей сказала, что Минин прячет в своем шкафу бомбу, которая может звезды на моих погонах сделать крупнее.

– А на моих?! – притворно возмутился Давыдов.

– Будут и тебе комиссионные, лишь бы дело выгорело. А теперь ступай, Лозовского ко мне с минуты на минуту приведут.

– Мне нельзя поприсутствовать?

– Лучше не стоит. – Дмитриев открыл сейф, чтобы достать оттуда тоненькую папочку с тесемками, которая все никак не хотела пополняться новыми сведениями. – Постараюсь дожать его сегодня результатами анализа крови, может, и сломается наш красавец.

Глава 15

Его снова вызывали на допрос, смысла в котором он совершенно не видел. Они ничего не знали, ничего не могли ему предъявить. Они топчутся, бьются, непрозрачно намекая ему всякий раз, что крепко держат его за жабры, только так и выпустят, оставшись ни с чем.

Потому что у них на него ничего нет. Ничего!

Он никого не убивал и убивать не собирался. Алла закончила свою бестолковую беспутную жизнь именно так, как и должна была закончить. Марианна…

Марианна где-то прячется, в этом Лозовский был просто уверен. Она просто взяла и оторвалась ото всех, оторвалась от проблем, от боли. Она ушла, уехала, убежала. И это ее выбор, ее право. Он-то здесь при чем?! Его-то за что держат в вонючей камере?

Слава богу, хоть посадили в одиночку. Это помогает держаться. Помогает, не участвуя в общих тюремных беседах, говорить с самим собой. Есть возможность еще раз прокрутить все, что с ним случилось, все осмыслить, проанализировать.

Хотя ни к чему хорошему его самоедство пока не привело. Только еще сильнее сам себе стал противен.

Первый и самый главный вопрос, которым он себя без конца бичевал: зачем он спутался с Марианной Волиной, как ни странно, так и остался без ответа. И, как ни странно, Лозовский однажды, рассматривая сквозь решетку серое октябрьское небо, поймал себя на мысли, что скучает по ней. Скучает по ее телу, всегда послушному в его руках, скучает по ее смеху, по ее мудрости, по ее умению молниеносно расставлять все по своим местам.

Будь она рядом, он никогда не попал бы в такую нелепую ситуацию. Она ни за что бы не позволила этим желторотым следователям глумиться над ним, она давно бы вытащила его отсюда и простила бы. За что? Да за то, что он наговорил ей тем их последним вечером. За то, что не разобрался в себе, за то, что поспешил.

Он уже много раз пожалел об этом. Много раз пожалел о том, что поселил с собой рядом Наташу.

Да не потому же, господи боже мой, что с Марианной ему было гораздо удобнее! Не потому!

Ведь именно так многие думали о нем. Многие не рассматривали их чувства как истинные. Для Марианны, может, и делали скидку. Может, и верили, что Ярослав Лозовский – последняя ее припозднившаяся любовь.

А вот что касалось его…

Ему доставалось. Он знал, что доставалось. В его любовь к Волиной никто не верил. Считали его альфонсом, а то и просто дураком, прожигающим свою молодость на старых костях.

И что самое страшное, он и сам так стал со временем думать. Он сам, поддавшись общественному скудоумию, наслушавшись скабрезностей, умело вдуваемых ему в уши Алкой, стал думать, что с Марианной пора расстаться. Что он не любит ее, вернее, разлюбил. Что это откровенный мезальянс. Что их союз – лишь тема для насмешек.

Однажды проскользнувшее сомнение со временем прочно угнездилось, пустило корни, отравило все, изгадило. И он стал искать. Стал искать совершенно другую женщину, ту, с которой смог бы прожить остаток жизни, с которой бы стал по-настоящему счастливым человеком.

Нашел, стал жить, стал впитывать в себя счастье, которое она ему устраивала. По капле впитывал, считал, что смакует, что наслаждается. А оказалось, что очень старательно уговаривает себя быть счастливым, не сравнивать их, не замечать того, что Наташе никак не дотянуться до Марианны, что, как бы она ни старалась, а она и не старалась вовсе, ей не стать другой. Той самой, которая нужна ему. Той самой, от которой он по глупости своей так легкомысленно отказался.

Не смог! Не смог и не сможет он быть без нее счастливым! Вот что понял Лозовский, когда мерил камеру шагами, ведя бесконечный разговор с самим собой. И каким бы безжалостным ни было время, воздвигнувшее между ними препятствие почти в двадцать лет, оно не в силах было ничего изменить. Он, кажется, все еще любит ее…

– Простите, я прослушал. – Лозовский потер вспотевший лоб ладонью.

В кабинете Дмитриева было жарко. Снять куртку он постеснялся, слишком грязной была под ней рубашка. Теперь пожинал плоды собственной скромности, пот по спине струился водопадом.

– Есть мнение, что вы убили гражданку Волину, затем расправились с ее дочерью, – монотонно повторил Дмитриев, избегая смотреть на него.