Соперница с обложки

– Да, никогда, – кивнул Ярослав, поражаясь тому, как тонко способен чувствовать сидящий напротив парень в погонах.

Никто не обязывал его копаться в чувствах Лозовского. Он был призван лишь сухо излагать на бумаге факты, подтверждающие или опровергающие вину подозреваемого. А он, может, и не сопереживает, но понять старается.

– Итак, когда вы уходили от Аллы Волиной в начале двенадцатого ночи, – поставил точку в допросе Дмитриев и откинулся на спинку стула, – она была еще жива.

– Живее всех живых, – подтвердил Лозовский. – И умирать вовсе не собиралась.

– Это вы к чему?

– Это я к тому, что ни о каком самоубийстве и речи быть не могло. Она мне даже платье показала, в котором на субботнюю вечеринку собралась. Убивать она себя не стала бы. Так что… Либо она сама ошиблась в дозировке, либо ее убили.

– Вы так запросто говорите об этом, – недовольно поморщился Дмитриев. – Шприц найден в мусорном ведре, на нем ничьих отпечатков, кроме ее, нет.

– Тем более странно, – воскликнул, вставая, Лозовский. – Если бы она сама укололась, разве потащила бы шприц в мусорку?

– А что, нет?

– Ей раздеться лень было. Да… И она ведь в куртке была. Это что же получается: она разделась, укололась, потом снова оделась, отнесла шприц в помойное ведро. Не похоже… Не похоже это на нее.

– Вы настаиваете? – потер ноющий затылок Дмитриев.

Он так устал от допроса, так устал ждать вестей от Давыдова, который должен был позвонить уже час назад. Так хотел домой к Светке и поужинать уже хотел, а тут все новые и новые повороты в их разговоре.

Зачем этому парню будить в нем подозрения в отношении Аллы Волиной, погибшей, по его мнению, насильственной смертью, которая признана экспертами несчастным случаем? Хитрит? Нарочно пытается отвлечь его от себя, чтобы все внимание перекинулось на кого-то еще?

Нелогично. Почему? Да потому что он первый и последний пока подозреваемый. Вот ведь! Он сам только что признался и признания свои подписал, что дважды побывал в ту ночь у нее дома, хотя консьержка в подъезде никого не видела и ничего не слышала. Проспала? Наверняка.

– Что вы будете теперь делать? – спросил у него Лозовский, уже стоя одной ногой на пороге.

– Мы? – Дмитриев уже выключал компьютер и тянулся к телефону, чтобы обзвонить всех: и Санчеса, и Светку. – То же, что и раньше. Мы станем искать Марианну Волину…

Глава 16

Дурацкий кожаный портфель все время попадался ей на глаза. Она шла из спальни в кухню через гостиную, а он в кресле вздувшимися боками топорщился. Она тут же хватала его и куда-нибудь перекладывала. Но проделывала все это так машинально, будто заведенная, что тут же забывала, куда убрала. И он снова самым невероятным образом попадался ей на глаза. Вот и сейчас она вышла на балкон с тазиком выстиранного белья, чтобы развесить, а портфель – на Сашкиной любимой табуретке.

– Провалился бы ты, что ли! – всхлипнула Татьяна, роняя тазик на пол и закрывая лицо ладонями. – Как же тяжко-то, господи! Как же тяжко… Что же делать мне теперь, что?!

Той страшной ночью, унесшей жизнь ее мужа – беспутного Саньки Суркова, все казалось много проще и убедительнее. И то, что она не должна никому признаваться в том, что они вдвоем задумали. И то, что тот человек, который наверняка убил ее мужа, должен поплатиться за свою преступную смелость, но совсем не так, как предписывает закон, а так, как она ему велит. Она – Татьяна Суркова.

Все она той ночью разложила по полочкам, все сумела оправдать и на хороший исход понадеяться. Но вот потом!

Потом, когда она увидела его тело, изуродованное чужими грязными колесами до неузнаваемости, когда увидела потом глаза своих детей, когда вернулась после похорон домой и зашла в пустую квартиру…

Только потом Татьяна поняла, какую страшную беду они сообща натворили. Ему, Сашке-то, теперь что?! Он теперь ко всему и ко всем безразличен, нет его больше. А ей как теперь жить с этим крестом всю оставшуюся жизнь? Как???

По ее милости ее муж шагнул в могилу. Она если и не заставила, то однозначно его туда подтолкнула. И – дура чертова! – сидела потом до утра и боялась его искать и все думала, как потом разыщет этого человека, как припрет его к стене неопровержимыми доказательствами его вины, как сумеет наконец – уже без Сашки – разбогатеть и поднять их общих детей.

Дура! Верхоглядка ненормальная! Разбогатеть она захотела! А о детях подумала? Подумала, что с ними станет, если с ней так же вот, как с ее мужем, поступят? Их же тогда разбросают по детским домам, и все! Мать старая, ей не отдадут. Родне они точно не будут нужны. Были бы нужны, и теперь бы помогали, а то по заграницам ездят, а что у племянников обуви нет, и не задумались ни разу. Считали, наверное, что раз мать с отцом имеются, то и помощь не нужна. Так и потом смогут рассудить, если вдруг ее не станет: раз государство руку помощи протянуло, почему этой помощью не воспользоваться, зачем на себя такую обузу взваливать.