Sophia Isla. Доблесть маленькой души

Джим смело ступает по грязи – в его душе пылает любовь: вера в людей, пусть даже те и приносят ему боль; вера в жизнь, пусть даже та и заставляет его грустить порой; и вера в себя, как в прекрасный кувшин, в котором пересекаются стебли всего того, что его окружает.

Пылкая страсть, переплетенная нитью азарта, – баснословная мелодия уводила его в самую глубь леса.

Раскинувшиеся лесные ветви пропускали через свои листья раскатистые аспираты, подобно мембране, усиливая захлестывающие Джим-Джима потоки торжественного песнопения.

Женщина ласково пригласила Джима к себе на колени: ее руки бережно обхватили талию маленького мальчика и с легкостью перенесли его. Пение лелеяло слух Джима, медленно приближаясь к завершению последнего такта.

Когда их накрыла звенящая тишина, Джим прильнул к ее застывшей груди, в надежде услышать стук сердца прекрасной лесной дивы, но вместо этого он услышал ее красивый холодный голос.

Такой приятный, что Джим мог бы назвать его сладким, если бы был в состоянии об этом подумать.

Эта прекрасная женщина рассказывала о своей нелегкой жизни: о тяжелом прошлом, что не давало ей спокойно уснуть уже на протяжении многих лет.

Она поведала мальчику о поступках, которые принесли в ее жизнь сомнение и горе, хоть и вершились ее руками; о вещах, которые она не успела сделать, хоть и имела возможность воплотить их в жизнь.

Она рассказала о бескрайнем небе, в котором течет жизнь, невидимая нашему скупому глазу, но обладающая неимоверной силой, лучистой и гармоничной:

«Та жизнь жжет, но ты не можешь почувствовать – она как мантия, как вуаль: мы все ходим, закутавшись в нее по макушку. Ты только не порви ее – носи бережно, не совершай того, о чем будешь жалеть… Как я в свое время.

Один неаккуратный шаг, и тебе уже никто не поможет, не спрячет от огня, который разъест тебя до нутра, – твоя душа будет пламенеть, а ты будешь лишь жалеть и безвольно ждать приговор. Да… ты даже не понимаешь, как я рада наконец тебя встретить, спустя столькие годы покорного ожидания…»

Джим, плененный искристым колером ее голоса и неземной красотой, не смеет прервать чувственный рассказ незнакомки, хоть в его голове и образовался целый рой вопросов, на которые так хочется узнать ответы.

Внимая каждому ее слову, он лишь медленно цепенел.

Наживка сработала без осечек, и вуаль, хранившая радость долгожданной встречи, медленно спадала, под планомерный вальс прорывающихся на волю змеев: ненависти и обиды.

Несколько слёзных капель попало в глаз Джиму.

Скривившись от боли, он попытался поднести руку к лицу, но та не поддалась воле хозяина, а лишь осталась безвольно лежать на его ноге. В глазах Джим-Джима медленно распускались бутоны чужой бурой крови; обволакивая зрачок, они лишали его зрения.

Дрожа от страха, он кинул взгляд единственным, еще различающим мир глазом на бесстрастную обольстительницу.

Сверкающие безумством глаза прирожденной охотницы точила бурая кровь: липкая квинтэссенция стекала по ее лицу и пачкала развивающееся на ветру пышное белое платье.

Шелковистые буйные волосы постепенно темнели и начали источать смрад, а неземная красота перекосила ее маленькие пухлые губки: стало очевидным – перед Джимом предстала во всей красе человеческая гнилая плоть.

Джим, окаймленный невидимыми цепями, оледенел в ужасе – ему не оставалось и шанса вырваться из цепких лап обезумевшей покойницы.

Собрав последние крупицы своей подавленной воли, он попытался ослабить хватку соперницы, и на мгновение ему показалось это возможным, но мобилизованных сил хватило лишь на то, чтобы безжизненным комком спикировать на землю.

К счастью для Джима, этой малой толики свободы хватило.

Вновь заполучив оборванные поводья контроля над своим телом, он оторвался от мерзлой земли и рванул в неизвестном ему направлении. Но лес, некогда стелившийся к его ногам, больно бьет попавшуюся добычу, и Джим, будто подсеченный умелым рыбаком, падает в грязь. Тело, и так еле служившее ему средством для передвижения, стала тянуть к земле невиданная доселе Сила.

Страх парализовал Джима безвозвратно.

Наспех заперев створки своего сознания, Джим распахнул красные от страха глаза.

Ведомый шлейфом жуткого сновидения, мальчик резко отпрянул от своей взбитой до неузнаваемости кровати. В попытках перевести дух он пытался закрыть глаза вновь, но перед ним вставали лишь пережитые в жутком кошмаре картины.

Все попытки успокоиться были безнадежны, и даже непроизвольное моргание сопровождалось алым мерцанием пережитого ужаса, напоминая Джиму о жгучей боли в левой ноге.