Сопки Маньчжурии

Рядом со статуей царя стоит статуя вдовствующей императрицы Марии Федоровны. В отличие от супруга, застывшего в неколебимом величии своего посмертия, эта женщина вполне жива, и большую часть своего времени она тратит на благотворительность, а также на то, чтобы читать нотации своим сыновьям. Она страстно желает заменить на троне старшего сына на младшего и с неутомимой энергией грызет по этому поводу мозг и тому, и другому. Но это давление не вызывает в ее сыновьях ничего, кроме отчаянного сопротивления. Быть может, если бы Николая на какое-то время оставили в покое, он сам смог бы в себе разобраться и договориться с младшим братом о рокировке, – но этот никогда не стихающий гундеж матери не вызвал в нем ничего, кроме желания сопротивляться ему изо всех сил.

Э нет, просто оставить Николая в покое недостаточно… Следом за его Эго по пятам таскается некая худосочная особа лет тринадцати вполне европейского вида «ни кожи, ни рожи». И это именно она дудит ему в уши примерно то же, что старуха из пушкинской сказки «о рыбаке и рыбке» дудела в уши своему старику: «…не хочу быть Великою княгиней, а хочу быть Всероссийской императрицей, и чтобы она (Мария Федоровна) была у меня на посылках». И если прислушаться, то и остальные статуи, вышедшие из-под долота того же скульптора, тоже гундят каждая свое, поскольку изображают ныне здравствующих Великих князей, братьев покойного императора Александра Третьего. Они для юного Николая тоже авторитет, и он внимательно слушает все, что ему говорят. Как я и подозревала, русский император – это типичный случай инфантилизма и застревания в подростковом возрасте. Взрослеть вам нужно, Николай Александрович, срочно взрослеть!

Тут гомон со всех сторон достигает максимума – и площадь со статуями оказывается битком набитой народом. Кого тут только нет: и злой колдун Победоносцев, и жуликоватый двоюродный братец ВКАМ с таскающейся за ним безобразовской шайкой, и первостатейный прохвост Витте (пока еще не «граф полусахалинский»), проводник идей ускоренного развития капитализма в России. Знаем, проходили ваше ускоренное развитие в девяностые, едва выжили…

Помимо этих основных групп, тут же толпятся интриганы поменьше: разные черногорские принцессы, близкие и дальние родственники, колдуны, экстрасенсы, знаменитые медиумы и прочие, и каждый из них кричит только свое и о своем. Играет бравурная музыка, политиканы говорят пылкие речи, и на фоне этой какофонии голоса разумных людей глохнут, превращаются в ничто… и этот – то ли цирковой балаган, то ли цыганский табор – стремительно несется к своему концу.

И Эго Николая с недавних пор об этом знает. Я вижу, как к площади со всех сторон подъезжают угловатые броневики под красными флагами и грузовики, битком набитые революционными матросами, после чего начинается шквальная стрельба и смертоубийство. Вылезшие из грузовиков матросы тыкают в мечущихся людей штыками, и во всеобщей вакханалии разрушения валят с постаментов и разбивают вдребезги исполинских каменных уродцев. А Эго Николая растерянное стоит и, преданное всеми, смотрит, как к нему приближается стена острых штыков. И ни его ПаПа, ни маман, ни дядья, ни былые советчики и подхалимы – никто не в силах прийти ему на помощь. И даже, более того, многие из них просто не хотят этого делать, потому что нацепили на себя красные банты и орут, что они всегда ненавидели тиранов и выступают за полную и окончательную революцию.

– Товарищи! – говорю я, пытаясь заслонить собой растерянное Эго, – это безобразие нужно немедленно прекратить! Убийствами и разрушениями еще никто и никогда не сумел добиться всеобщего счастья…

– А ты кто такая? – обернулся ко мне самый главный матрос, смахивающий то ли на Троцкого, то ли на самого Сатану. – Товарищ Ленин сказал, что не нужную народу империалистическую войну необходимо превратить в войну гражданскую, чтобы беспощадно истребить всех буржуев как класс. Вот мы и тебя сейчас тоже истребим! А ну коли ее штыком, братцы!

«Ой… – растерянно подумала я, – опять влипла!»

А ведь, казалось, ничего не предвещало беды. Мое слабое место – угроза применения против меня грубого насилия: я сразу же теряюсь и утрачиваю всю свою силу… И тут, когда я думала, что уже все пропало, справа и слева от меня появились наши главные специалисты по грубому физическому насилию: Серегин и Ника-Кобра.

– Ну что, не ждали? – спрашивает Серегин, с лязгом обнажая меч бога войны.

– Вот вам ваш Ленин! – говорит Ника-Кобра и кидает под ноги протестунам нечто округлое, подлысоватое, с рыжеватой бородкой клинышком, после чего тоже обнажает свой меч.

Как всегда в таких случаях, тут же стало светло – как в полдень в Тридесятом царстве, когда безжалостно яркое солнце стоит в самом зените. В воздухе запахло озоном. Катящаяся по земле голова, картавя, выкрикнула что-то вроде «мировая революция в опасности!» – и остановилась, а главный «матрос» стремительно истаивая в этом неистовом свете; перед тем как окончательно исчезнуть, еще успел бросить нам упрек: «Против народа воюете, товарищи»…