Соправитель

Султан недооценил опасности. Ему не доложили, что из кафеса [по сути, тюрьма для наследника престола] был освобожден Осман. Махмуд не считал своего шехзаде [наследника] вообще хоть к чему-то способным. Может, потому и терял бдительность. Однако, рядом с уже немолодым наследником султана оказался прозорливый и деятельный Коджа Михмед Рагыб-паша. Это он решил использовать Османа для смены власти в империи, будучи уверенным, что нынешняя политика приведет к полному разрушению государства. Многим казалось, что султан только и занимается тем, что слушает музыку и читает запрещенные книги. В остатках армии, как и в обществе в целом, все еще оставалось желание отомстить России за те унижения, которые испытала страна.

Коджа Михмед Рагыб-паша соединял в себе два, казалось противоречащих друг-другу качества: он был, с одной стороны, поэтом и идеалистом, свято верящим в исключительное право осман повелевать народами, с другой же стороны, при всех высоких и идеалистических чувствах, этот деятель мог быть рациональным и отличным организатором. Рагыб-паша искренне верил, что Османская империя еще способна воспарять духом и нести знамя Аллаха за пределы своей пока еще большой родины.

— Остановитесь! — закричал султан, когда в его покои ворвались вооруженные люди.

Ятаган у предводителя отряда янычар сверкнул своим лезвием, и алая липкая жидкость Махмуда обагрила богатый ковер, который до этого всегда успевали спасти от загрязнения человеческой кровью.

На следующий день всем правоверным Стамбула было сообщено, что султан умер от сердечного приступа и что восходит звезда нового правителя Османа III [в реальной истории пришел к власти в 1755 году].

Как из рога изобилия, посыпались указы и повеления, направленные на то, чтобы все общество объединилось в едином порыве и встало на защиту империи. Богатые люди, оценив общее настроение масс, не противились закону, по которому они обязаны были отдать двадцать долей своего имущества в казну, как и поставить в формирующуюся армию рекрутов, таких, чтобы Аллах возликовал оценивая силу верных его сынов.

Между тем еще три дня в столице, как и в других городах, шли погромы и прямой грабеж гяуров, к коим причислили и евреев и армян и все иные народности, проживавшие до этого вполне мирно и формирующие немалую долю доходов империи.

* * *

Петербург

14 января 1752 года

— Канцлер, почему я узнаю о резко изменившейся обстановке только сейчас? Сколько времени прошло с того, как было заключено Вестминстерское соглашение между Пруссией и Англией? — максимально жестко я отчитывал Бестужева.

Уже было откровенно плевать на то, какой у него компромат на меня, как и на то, как арест канцлера скажется на системе управления. Просто некем было заменить. Все! Я император и коронуюсь сразу через сорок дней после похорон тетушки. Сейчас уже не особо можно оглядываться на всякого рода подозрения, а после коронации я стану помазанником Божим и вся сила самодержавной власти окажется в моих руках.

Да и посмотрел я на то, чем собирался меня шантажировать канцлер. Так, догадки и домыслы о моем участии в беспорядках в Петербурге и убийстве Иоанна Антоновича. Только лишь пару фактов, которые и оспорить можно. Да, обнародование подобных данных пошатнет мой авторитет монарха, но этот же авторитет можно держать не только пряником. «Стрелецкая казнь» наглядно показала, как пришел к полноценной власти мой дед. А тут только что один Бестужев, да с десяток его прихлебателей.

— Ваше Величество, мне нужно было сперва разобраться в таком сложном деле, понять что именно Вам докладывать, — оправдывался канцлер.

Сегодня он не выглядел всем таким властным и хозяином положения. Может, это было связано с тем, что не обнаружил у себя в тайнике тех самых бумаг, которые, как он надеялся, способны охладить мой гнев, или вовсе превратить в послушное дитя. Но не то уже время, не то мое положение, чтобы выжидать годами возможности для мести. Бестужева нужно убирать. Он даже не оправдывал моих ожиданий, как ценный управленец. Вот и резкий политический поворот Англии просмотрел.

— Господин Шешковский, — обратился я к главе Тайной канцелярии. — Попрошу Вас организовать во дворце комнаты, где бы канцлер мог спокойно работать.

Это было ударом, сильным ударом. По сути, я арестовывал канцлера. Все это понимали, многие стали смотреть на меня с опаской. Но рубить головы скопом и партиями я не намеривался. Вместе с тем, нельзя до похорон раздувать дело Бестужева, после — да. Будет время Шешковскому подготовить все возможные обвинения.