Сопротивление бесполезно!

Смутившись, Гриценко не ответил, вернулся в коридор, в темноте оступился, неловко покачнулся и дотронулся рукой до стального рожка для обуви, висевшего на гвоздике. В тот же миг Серегу будто током ударило: «Скоро двенадцать! Значит, я снова нечистью стану. А как же Машка?! Она же до сих пор ничего не знает! Шо будет, когда она увидит меня таким, с клыками? Мабуть, расстроится… Е, какое там „расстроится“! Я ж захочу ее… того самого!.. Может, и вправду сделать ее вампиром? Или, как там, вурдовампом? Шоб не мучилась. Боже, шо за мысли!»

А есть уже хотелось жутко. Но не борща, которым пахло с кухни, или картошки с грибами, или макаронов по-флотски… «Сейчас бы стакана три свежей крови, — глотнул мечтательно слюну Гриценко. Посмотрел на часы. — Еще пятнадцать минут, а уже как крови охота! Шо ж будет дале, когда стукнет двенадцать? Эх, мать их!»

И тут Серегу прямо-таки осенило, вовремя, можно сказать, осенило: станция переливания крови! «Есть же такая! Кажись, на Двадцать лет Победы. Там-то кровь должна быть обязательно! И грызть никого не нужно. Съезжу… нет, лучше схожу дворами, а то, не ровен час, загрызу кого-нибудь по дороге».

— Скоро буду, — Серега невнятно буркнул дочери — отвернувшись, та в отчаянии уткнулась лицом в ладони.

Гриценко стыдился своих намерений. Он жил на Красногвардейской, в квартале, который граничил с рядом магазинов, торговавших продуктами, обоями, шкафами-купе и компьютерами. Через семь минут Гриценко вышел к Дому связи. Навстречу попадались редкие прохожие — в основном выпивший народ, бабки, наконец свернувшие всепогодную торговлю семечками и цигарками, да зевающие мордастые таксисты, больше похожие на ночных рэкетеров, чем на услужливых водителей. Не оборачиваясь и не глядя по сторонам, Серега поднялся к спящему ЦУМу (стены его, с двух сторон обставленные лесами, находились во власти строительной лихорадки), оттуда минут за двадцать, если идти быстрым шагом, он должен достичь конечной цели. «Как же я проберусь на эту самую станцию, когда там на окнах и дверях наверняка решетки?» — внезапная тревога охватила Серегу. Однако не успел он толком поломать над этим голову, как ему буквально на голову упали какие-то парни.

Гриценко был на подходе к Липкам — части Петропавловской, называемой так из-за растущих вдоль улицы старых лип и еще из-за какой-то неизвестной Сереге традиции. Он хорошо запомнил тот момент: Серега как раз проходил мимо могучего дуба, рядом с которым была вкопана табличка: «Природно-заповідний фонд України. Дуб. Охороняється законом». Дуб, неслышно похрапывая, подпирал металлическую ограду, за которой укрылся вымирающий детский садик…

И тут на голову Гриценко, будто желуди, с дуба упали двое парней и еще трое перелезали через ограду. «Вы шо, хлопцы, — з дуба впалы?!» — с некоторым испугом возмутился Серега, стряхивая с себя нападавших. «Щас ты, бл…, побазаришь у меня! Кровью, сука, умоешься!» — кто-то, разя луковым перегаром, выпалил ему в лицо. И хотя мгла стояла почти что кромешная (ни одного горящего фонаря поблизости), Гриценко со всей ясностью разглядел, что нападавшие — далеко не «новые арии», а скорее всего дети пролетариев с какой-нибудь полу бандитской Баумановки, Косовщинской или Роменки. А судя по их крепкой комплекции и басовитым голосам, налетчиков смело можно было отнести к эдаким «сборовцам»-переросткам… Когда Гриценко увидел их, ему стало страшно. Не к месту вспомнил он боль и стыд недавних побоев, когда его ногами и клюшкой, клюшкой, клюшкой… Вдруг он углядел в руках одного из хулиганов черенок от лопаты. «Ох, заточили! Точно осиновый кол…»

И побежал трусливо вверх по Петропавловской, вдоль всякое видавших лип, прямиком к старому кладбищу. А те пятеро — следом за ним. Пыхтят, матерятся… Бах — в Серегину спину угодил камень, острючая боль поясницу пронзила, даже по ногам ударила. Гриценко и остолбенел. Чего это он в самом деле бежит, как поганый пес?..

Казалось, всего-то на миг смутила Гриценко та стыдливая мысль, и вот уже он сам себе ответ приготовил, как вдруг всколыхнулась топкая его память и вызвала из неразборчивых глубин своих образ… Лысого-толстого (первого, из кого вурдовамп Гриц высосал кровь). И не просто напомнила о нем — поведала новую историю, да с такими неожиданными подробностями…