Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.

– Отворяй! – приказал я ему. Лакей начал стучать. Прошло несколько секунд, показавшихся вечностью, и дверь открылась. Еще моложавый маленький человек в кожаном переднике на жилетку, увидев меня с револьвером, поднял руки вверх. Но я не заговорил с ним и, быстро обернувшись, чисто инстинктивно приказал жестом выпрямившемуся лакею войти в комнату, и когда он это исполнил, я опустил револьвер и объяснил монтеру свое желание.

– Не бойтесь, – успокаивал я, – я не большевик, а офицер, как вы можете видеть по моей форме. И скорее, пожалуйста, погасите свет у ворот на площади.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – засуетился около распределительной доски монтер. – Слушаюсь. Сию минуту. Готово, ваше высокоблагородие, – объявил он, отходя от доски и смотря на мои руки.

– Спасибо. Отлично. А теперь выходите оба отсюда. А вы дайте мне ключ от этой комнаты, – обращаясь к монтеру, потребовал я.

– Слушаюсь. Сейчас. Ах Боже мой, где же ключ? Ищи ключ на кожаном шнуре, – мечась по комнате, попросил он лакея, но тот уже выскочил и несся по коридору восвояси.

– Живо, живо, – торопил я.

– Есть, – радостно завопил монтер, подавая ключ.

Я взял его и пробовал закрыть и открыть дверь. Замок действовал хорошо.

– Ну, идемте. Свет оставьте здесь гореть. Вы будете находиться при мне, – говорил я ему, когда мы зашагали обратно, направляясь к выходу, к главным воротам.

– А что, ваше высокоблагородие, – расспрашивал он меня, – вы из отряда его превосходительства генерала Корнилова будете?

– Почему вы это думаете? – задал я ему вопрос.

– Да уж наверное не иначе. Уж вы больно решительно действуете, не то что здешние господа офицеры. Собрались с юнкерами нас защищать, а сами все гуляют.

«Да, да, вас защищать, – думал я, – да я тебя бы уже отправил на тот свет, если бы не нужда в тебе». Но вот мы вышли к комендантской. «Ага, – сообразил я. – Я оставлю его и ключ у юнкеров связи. Это будет надежнее и целесообразнее». И я вместе с ним вошел в комендантскую. Комендантская была полна. Все одновременно говорили, кричали. Я провел к стене у шкафа монтера и, сдав его юнкерам связи и заявив им, что они мне отвечают за него и за ключ своими головами, стал прислушиваться к происходящему. Оказалось, в центре ударниц, инвалидов-георгиевцев и откуда-то взявшихся юнкеров Павловского военного училища, которых во дворце не было, стоял комендант обороны дворца. Вся эта публика, волнуясь, с возбужденными глазами, а ударницы со слезами на них, умоляли, требовали от коменданта обороны сделать вылазку на Главный штаб, где, по их сведениям, писаря перешли на сторону Ленина и, обезоружив и частью убив офицеров, арестовали генерала Алексеева[23].

– Мы должны выручить генерала Алексеева. Это единственный человек, ради которого стоит жить. Только он спасет Россию, а они его замучат! – кричали, перебивая друг друга, просящие.

– Уже, говорят, с него сорвали погоны, – визжала одна ударница.

– Если вы не разрешите, вы враг родины! – вопил штабс-ротмистр, подпрыгивая на своем протезе.

– Хорошо, – наконец согласился комендант обороны, видя, что все его уверения, что генерала Алексеева там нет, ни к чему не приведут. – Но только, – продолжал он, – могут произвести вылазку одни лишь ударницы. Инвалиды же должны остаться охранять 1-й этаж. Вас, ротмистр, я назначаю командиром внутренней обороны ворот. Но как только вы убедитесь, что генерала Алексеева нет, так немедленно же вернитесь на место, – снова обращаясь к ударницам, приказал комендант.

Ликуя и торопя друг друга, покинула вся эта честная, чуткая публика комендантскую.

– Я не мог иначе поступить, все равно сами бы ушли, а это было бы хуже, – увидев меня, поделился со мною комендант. – Ну как ты, жив еще? – подойдя ко мне и улыбаясь, продолжал он. – Ну и устал я. Рвут. Говорят без конца, и никакого толку. Положительно сладу нет ни с кем. Ну идем вниз, посмотрим, что там делается.

И мы, разговаривая, вышли из комендантской. Внизу навстречу нам попался капитан Галиевский.

– Разрешите узнать, вами ли разрешена вылазка ударницам? – обратился он с вопросом к коменданту.

– Да, – ответил комендант обороны.

– Слушаюсь. – И он снова бросился к баррикадам.

– Ну я туда, – выйдя под арку и указывая на противолежащую дверь 1-го этажа, откуда выбрали ударницы, сказал комендант. – А ты, – продолжая обращаться ко мне, закончил он, – делай что найдешь нужным, я доволен тобой и доверяю тебе.

Чувство удовлетворения наполнило меня, и я выскочил к баррикадам. И в тот же момент снова загорелись потухшие было фонари, и я увидел выстроившуюся роту ударниц, стоявшую лицом ко дворцу и правым флангом к выходу из-за баррикад по направлению Миллионной улицы.

– Равняйсь. Смирно, – покрывая щелканье пуль о стены, о баррикады и верхушку ворот, командовала, стоя перед фронтом ударниц, женщина-офицер. – На руку. Направо. Шагом марш. – И, вынув револьвер из кобуры, женщина-офицер побежала к голове роты.

Я и стоявшие тут же офицеры капитан Галиевский и штабс-ротмистр взяли под козырек.

– Броневик идет, – раздалось с баррикад.