Сопротивление и покорность

В своем новом толковании вести о спасении — центральной темы исторического христиан­ства— Бонхёффер обращается к Ветхому Завету. Отделение Христа от Ветхого Завета он рассмат­ривает как фундаментальное заблуждение, толкаю­щее религиозное сознание к языческим мифам о спасении. Для Ветхого Завета, так же как и для Христа, по мысли Бонхёффера, спасение происхо­дит по эту сторону границы смерти. «У христиа­нина,— говорит Бонхёффер,— в отличие от ве­рующих в мифы о спасении, нет последней лазей­ки в вечность для избавления от земных дел и трудностей, но, как Христос («Бог мой, почему Ты меня оставил?»), он должен сполна испить ча­шу земной жизни, и только в том случае, если он так поступает, Распятый и Воскресший стоит рядом с ним, а он — со Христом распинается и во­скресает. Мир этот не может быть снят до срока. В этом общее у Нового и Ветхого Заветов. Мифы о спасении рождаются из человеческого погранич­ного опыта. Христос же настигает человека в сре­доточии его жизни» (письмо от 26.6.1944).

Средоточие жизни, о котором говорит Бон­хёффер,— это «существование для другого», «жизнь для других». Жизнь со Христом и жизнь для других сливаются для Бонхёффера в понятие Церкви. Здесь он возвращается к теме своей ди­пломной работы, где не без влияния философии Фердинанда Эбнера и Мартина Бубера уже была намечена концепция церкви как реализации хри­стианской субстанции посредством межличност­ных отношений, глубинной взаимосвязанности Я и Ты.

В письмах же, написанных в последний год жи­зни, Бонхёффер идет еще дальше: человек, челове­ческие отношения, переживания человечности обретают у него характер священного, литургиче­ского служения Богу: «Едва ли есть чувство, даю­щее больше радости, чем ощущение, что можешь приносить какую-то пользу людям. При этом главное вовсе не в количестве, а в интенсивности. Ведь в конце концов именно человеческие отноше­ния и есть самое главное в жизни... Сам Бог дает нам возможность служить ему в сфере человече­ского. Все остальное приближается к «гордыне»... Это, конечно, не означает, что можно пренебречь миром вещей и материальных достижений. Но что для меня самая прекрасная книга, или карти­на, или дом, или поместье по сравнению с моей женой, моими родителями, моим другом? Так, однако, может говорить лишь тот, кто нашел в своей жизни человека. Для многих наших совре­менников человек ведь воспринимается просто как часть мира вещей. Это проистекает оттого, что им просто недоступно переживание человече­ского. Мы должны быть счастливы, что в нашей жизни были щедро наделены этим пережива­нием...» (письмо от 14.8.1944).

Являются эти слова выражением какой-то но­вой «веры будущего» или верности древнему исповеданию предвечной человечности Иисуса Христа? Как они соотносятся с традициями хри­стианской и гуманистической антропологии? В ка­кой мере воплощают опыт современного челове­ка? Обсуждение этих и других тем, с предельной остротой и честностью сформулированных Бон- хёффером, безусловно, следовало бы продол­жить— правда, после встречи читателя с книгой «Сопротивление и покорность».

Е. В. Барабанов

СПУСТЯ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

В жизни каждого человека десять лет — это бо­льшой срок. Время — самое драгоценное (ибо не­восполнимое) наше достояние, а потому всякий раз, когда мы оглядываемся назад, нас так гнетет мысль о потерянном времени. Потерянным я на­звал бы то время, в котором мы не жили как лю­ди, не собирали опыт, не учились, не созидали, не наслаждались и не страдали. Потерянное время — незаполненное, пустое время. Прошедшие годы, конечно, такими не были. Многое, неизмеримо многое было утрачено, но времени мы не теряли. Надо признать, что знания и опыт, осознаваемые впоследствии, являются лишь абстракциями ре­альности, самой прожитой жизни. Но если спо­собность к забвению можно, пожалуй, назвать благодатным даром, то память, повторение вос­принятого, нужно отнести к ответственной жизни. На следующих страницах я попытаюсь подвести итог тому, что накоплено нами за это время, на­шему совместному опыту и знаниям; это не лич­ные переживания, не систематическое изложение, не полемика и отвлеченные теории, а те выводы о человеческой природе, к которым пришли сооб­ща, в кругу единомышленников, изложенные без обдуманного порядка и связанные лишь конкрет­ным опытом; ничего нового здесь нет, все, разу­меется, давно известное в прошлом, но для того нам данное, чтобы мы заново пережили и познали его. Невозможно писать об этих вещах, не вкла­дывая в каждое слово чувства благодарности за испытанную и сохраненную в эти годы общность духа и жизни.

Без почвы под ногами