Чудесное превращение. Сильные, деятельные руки твои скованы. Без сил, в одиночестве зришь ты конец твоего дела. Но вот ты вздыхаешь с облегчением и передаешь
правое дело
спокойно, утешенно в более крепкую руку и успокаиваешься. Лишь на мгновение прикоснулся ты, блаженно, к свободе, а вслед за тем отдаешь ее ты Богу, чтобы он завершил ее
со славою.
Смерть
Приди же, верховный праздник на пути к вечной свободе, смерть, разрушь тягостные цепи и стены нашего бренного тела и нашей ослепленной души, чтобы наконец мы увидели то, что здесь нам не дано было
видеть.
Свобода, тебя искали мы долго в дисциплине, в деле и в
страдании.
Умирая, познаем мы теперь в Божием лике тебя саму.
Д[орогой] Э[берхард]!
Твой Д.
Сегодня утром увидел, что стихи нужно еще раз полностью переработать. И все-таки пусть они придут к тебе в первозданном виде. Я ведь не поэт!
Я дочитал «Записки из Мертвого дома». Там, конечно, сказано очень много умного и доброго. У меня не выходит из головы его утверждение (которое у него, без сомнения, не пустая фраза), что ни один человек не может жить без надежды и что люди, по-настоящему утратившие все надежды, часто дичают и озлобляются.
Здесь остается открытым вопрос, можно ли между надеждой и иллюзией поставить знак равенства. Разумеется, нельзя недооценивать значения иллюзии для жизни; но для христиан, наверное, речь может идти лишь о том, чтобы надежда была обоснованной. И если уж иллюзия обладает такой силой в жизни людей, что поддерживает ее, то насколько велика должна быть сила, которой обладает абсолютно обоснованная надежда для жизни, и насколько непобедима такая жизнь. «Христос, наша надежда» — в этой формуле Павла сила нашей жизни. Меня сейчас поведут на прогулку. Несмотря на это, я заканчиваю письмо, чтобы оно было отправлено еще сегодня. Прощай! Я каждый день с благодарностью и верностью думаю о тебе!
То, что у тебя сейчас столько хлопот, создает также и внутреннюю разрядку; мне, во всяком случае, так бы казалось.
Твоя формулировка нашей теологической темы проста и ясна. Вопрос о том, как может существовать «естественное» благочестие, является вместе с тем и вопросом о «неосознанном христианстве», который занимает меня все больше и больше. Лютеранские догматики различают fides directa и fides reflexa. Они связывают это с так называемой детской верой, при крещении. У меня возникает вопрос, не затронута ли здесь весьма широкомасштабная проблема. Но об этом, возможно, когда-нибудь в другой раз.