Сопротивляйся

Я просто не могу вернуться домой!

Он выглядел ужасно, когда покидал свою квартиру. Его трясло. Он передвигался почти дезориентировано.

Меня и саму трясет, я действую на каком-то автопилоте.

Быстро одеваясь, я не знаю, что мне делать.

Я не могу рыться в его вещах.

Я не хочу найти среди его трусов женский лифчик или кружевные стринги.

Если ему понадобятся вещи, пусть их соберет мой брат.

– Мишань, скорее, – подгоняю, потому что наше такси приехало.

Я взвинчена оттого, что машину опять пришлось ждать вечность.

Всю дорогу до больницы Миша всхлипывает, растекшись по детскому креслу.

В своем комбинезоне он такой неповоротливый, что переставляет ноги, будто неваляшка, но не жалуется, пока я тащу его за руку по дорожке к больничному корпусу, куда должны были доставить его отца.

У меня уходит вечность на то, чтобы узнать, где его искать.

К тому времени, как мы с Мишаней находим его отделение, мне кажется, что я выжата, как лимон.

В маленьком холле шесть стульев и окно.

Мы вообще не должны здесь находиться, часы для посещений давно закончились, и каждую секунду я боюсь того, что как только нас обнаружат – заставят очистить этаж, но, когда мимо проходит медсестра, ей нет до нас никакого дела.

Я снимаю куртку и помогаю сыну расстегнуть комбинезон.

– Посиди здесь, – прошу его. – Я сейчас вернусь.

– Папа там? – круглыми глазами он смотрит на дверь.

На его щеках следы от засохших слез, из носа течет.

Ему нужно умыться.

– Да, там, – встав с корточек, я нахожу в кармане куртки телефон.

Почти девять вечера.

С колотящимся сердцем я проскальзываю в дверь хирургического отделения и выдыхаю с облегчением, когда вижу пустую стойку дежурной медсестры.

Меня выставят отсюда взашей, если увидят.

Едкий запах лекарств забивает нос.

Дверь в первую палату открыта, и я заглядываю внутрь, бормоча:

– Твою мать…

Внутри темно, и там человек шесть, не меньше.

– Руслан… – зову полушепотом.

Когда не получаю ответа, зову еще раз, только громче.

– Нет такого, – слышу ворчливый голос в ответ.

– Извините… – быстро убираюсь я.

В следующей палате его тоже нет, и в следующей тоже.

– Чернышов… – просовываю голову в дверь палаты номер пять.

Где-то за спиной хлопает дверь.

– Ру…

– Я здесь…

Оставив открытой дверь, чтобы свет из коридора попал внутрь, я проскальзываю в палату и отчаянно извиняюсь перед всеми этими людьми.

Я вижу знакомые серые спортивные штаны на кровати у стены и, стараясь не шуметь, иду туда.

Он лежит на спине. Глаза зажмурены, на лице болезненная гримаса.

Присев на корточки, я упираюсь коленями в пол и прикладываю свою ледяную ладонь к его горячему лбу.

– Пффф… – выдыхает.

– Тебе вкололи обезболивающее? – спрашиваю взволнованным шепотом.

– Не знаю…

– А врач тебя осмотрел?

– Нет.

– Нет? – возмущаюсь я. – Ты здесь уже два часа почти!

– Не кричи… меня долго оформляли.

– Где твой телефон?

Я звонила ему три раза!

– Не знаю.

Моя ладонь нагревается мгновенно. Кладу ему на лоб другую руку. Почти не отдавая отчета своим действиями, глажу его щеку, большим пальцем обводя возникшую там скобку.

Под моими пальцами так хорошо знакомые контуры. Я была дурой, когда думала, что касаться его, все равно, что касаться незнакомца. Даже его щетина колется все так же, но я никогда не повторю этого фокуса за пределами этой комнаты.

Я не хочу возвращаться в прошлое, а будущего у нас нет. То, что было между нами когда-то невозможно вернуть. Я другая. И он тоже другой.

– Ты горишь весь… – шепчу.

Я начинаю паниковать, потому что ему действительно очень плохо.

Может быть, он думает, что я его галлюцинация, потому что молча сопит и принимает мое присутствие, как данность.

Повернув лицо, он утыкается носом в мою ладонь и, сделав рваный вдох, рычит:

– Сука, как же больно…

Этот стон приканчивает все мои сомнения.

– Я найду врача, – вскакиваю на ноги.

Выйдя в коридор, пулей проношусь мимо все еще пустого поста медсестры.

– Иди сюда, – зову сына, выглянув за дверь отделения.

С возней он тут же съезжает со стула и шлепает ко мне, шурша комбинезоном и медицинскими бахилами.

Усадив его на маленький диван в углу, я вышагиваю вдоль поста и почти готова орать, когда в коридоре все-таки появляется медсестра.

На ее лице удивление, но я начинаю говорить раньше, чем она успевает открыть рот.

– В пятой палате пациент Чернышов. Ему очень плохо, вызовите врача.

Опомнившись, она возмущенно велит:

– Покиньте отделение!

– В пятой палате пациент Чернышов Руслан Робертович, – повышаю я голос. – Это мэр города. Если вы не хотите, чтобы я всю больницу на уши поставила, вызовите ему врача!

Самое ужасное заключается в том, что я действительно готова это сделать.

Я не уйду отсюда, пока не удостоверюсь в том, что ему окажут долбаную помощь.

Медсестра хлопает глазами, переваривая мои слова, а потом принимает совершенно безразличный вид и цедит:

– Какой дурдом.

С независимым видом пройдя за стойку, она снимает трубку на телефоне и, понизив голос, что-то в нее излагает.

Никто не пытается меня гнать, даже когда в отделении появляется врач. Он только бросает на меня недовольный взгляд и скрывается в палате.