Сопротивляйся

Швыряя на скамейку свою одежду, проклинаю Чернышова за то, что он вообще сегодня появился, как живое напоминание о том, что все бывает по-другому. Прикосновения, нежность, грубость. Злость. Обоюдная или нет. Проклинаю его за то, что под лифчиком напрягаются соски. Моя память, как избирательная дура, подкидывает только то, что безопасно.

От этого хочется закричать.

Я отправила Камиля домой под предлогом того, что утром должен вернуться Миша. Достаточно убедительно, как лицемерная сука. Лицемерная, потому что, закрыв за ним дверь, я испытала облегчение. Как и оттого, что до конца недели у него дежурства.

Я не собираюсь сдаваться.

Он пригласил на выходные за город. У него мини-отпуск.

С ним комфортно. И он не рассчитывает на то, что я стану его домработницей. Если бы это было так, я бы послала его к черту еще при первой встрече.

Я не стану домработницей ни для одного мужчины. Больше никогда.

Надев белый махровый халат и одноразовые тапки, выхожу из раздевалки, собираясь расслабиться, и хотя бы на два часа забыть о том, что за пределами этого здания существует внешний мир, а в нем человек, который топчет мои города, как карточные домики.

Глава 25

Наши дни.

Оля

– Твою мать… – мой голос похож на сиплое бормотание и не передает даже одного процента благодарности к щуплой тайской женщине, которая бесшумно исчезает за дверью массажного кабинета, оставляя меня лежать на столе.

С полным ощущением того, что я умерла и воскресла вновь, решаю заглянуть в сауну и прикончить себя окончательно. Я не имею понятия о том, сколько времени здесь провела и действительно удивляюсь, когда часы на моем телефоне показывают почти восемь вечера.

Я провела здесь почти три часа, и на задворках моего разума бьется мысль о том, что я забрала у Руслана целых три часа его времени, но я рву эту мысль в клочья, неторопливо одеваясь.

Он сам притащил меня сюда, и двигаться быстрее я не смогла бы даже под трель пожарной сигнализации.

Я чувствую себя жутко чистой, как выстиранная с отбеливателем рубашка. Даже уличный воздух кажется мне еще свежее, чем есть на самом деле. На самом деле, мне безумно хорошо. Здесь, в этой глуши, видно звезды на небе, и я думаю о том, что Мише это понравится.

Я думаю о своем сыне и его отце, пока медленно бреду по дорожке к зданию ресторана. О том, какого черта он творит в последние два дня. Помимо того, что он решил стать отцом года, он решил превратить мою квартиру в оранжерею, повсюду оставляя свои следы.

Их темноволосые головы почти соприкасаются лбами, потому что, сидя друг напротив друга, они склонились над экраном телефона, а Миша забрался на стол практически с ногами.

Я вижу, как мой сын что-то без умолку болтает, и вижу, как по губам его отца гуляет сногсшибательная ленивая улыбка. От этого зрелища в груди сжимается сердце и прежде, чем оно заноет от боли, я огибаю барную стойку и прохожу в зал.

Они поглощены друг другом настолько, что замечают мое присутствие, только когда останавливаюсь рядом.

– Мы взяли пиццу, – вскинув голову, Миша изливает на меня информацию. – Мы играем в шашки. Я катался с горки сам. Папа не катался, ему нельзя.

Наткнувшись на взгляд Руслана, усаживаюсь на стул.

Две огромных пиццы на столе выглядят так, будто по ним прогулялся вандал. На нескольких кусках методично съедена колбаса и другие ингредиенты, что вызывает у меня улыбку.

– Хочешь чего-нибудь?

Разглаживаю ладонью мурашки, проступившие на руках.

След от его пальцев на моем плече до сих пор жжется, даже несмотря на то, что мою кожу выскоблили массажными перчатками.

– Я съем пиццу, – избегаю его взгляда.

– Мам, – звонко зовет Миша, продолжая смотреть на лежащий перед ним телефон. – А как я родился?

Это один из его любимых вопросов, на который у меня давно есть ответ.

– Я же говорила, ты родился в больнице, – двигаю к себе тарелку.

– Ну, да, – кивает сын. – А как?

Бросив взгляд на Руслана, вижу, как он растекается по спинке своего стула и весь превращается во внимание.

– Ты был у меня в животике, – говорю Мише. – Потом тебя оттуда достали.

– В больнице?

– Да.

Откусив пиццу, я жду дальнейших расспросов.

– Тебе было страшно? – спрашивает он. – В больнице.

– Мне было страшно, но твой дядя Саша испугался сильнее, – прячу улыбку, вспоминая тот день.

Мой брат отвез меня в больницу, и я всерьез опасалась, что он потеряет по дороге сознание.

– А где был папа?

Я отрываю глаза от ладони Чернышова, которую он положил на стол. Поднимаясь по его груди, достаю глазами до его лица и вижу на нем выражение терпеливого ожидания, будто ему бесконечно интересно, как я отвечу на вопрос нашего сына.

Голубые глаза въедаются в мои, и это ощущение беззвучного диалога колется под кожей.

Он был в командировке.

По крайней мере, через три дня он забрал нас оттуда сам.

Мы рассматривали нашего сына, как какого-то инопланетянина. Вместе. В его руках он был таким крошечным…

– Папа был на работе, – отвернувшись, я смотрю на Мишу.

– А… – задумчиво тянет сын. – Понятно. Я пить хочу…

На меня снисходит вселенское облегчение оттого, что он потерял интерес к поднятой теме.