Харпер уставился в окно, чувствуя, что рука Дрины была теплой и мягкой в его руке. Казалось, он не мог отпустить ее. Это был спасательный круг, удерживающий его на поверхности, когда разум предлагал самые невероятные и невозможные вещи, самой дикой из которых было предположение, что она была его спутницей жизни. Он чуть не трахнул Дрину там, в переулке, у стены, во время чертовой метели. Ради бога! Харперу хотелось думать, что все дело в «Сладком экстазе», и, возможно, так оно и было, но то, что произошло, мучило его. На танцполе, а потом и за столом, когда он прикасался к ней, это доставляло ему огромное удовольствие, и не какое-то «мне нравится доставлять тебе удовольствие», а самое настоящее физическое удовольствие. Возбуждение, усиливающееся с каждой новой лаской, сотрясало его тело, побуждая делать вещи, о которых он даже не думал до этой ночи.
Хотя то, что он делал с Дриной, поворачиваясь спиной к окружающим их людям, было безумием. Но что еще хуже, он хотел сделать намного больше, и не мог понять, как ему удалось сдержаться. Это потребовало огромных усилий. Он до сих пор желал обладать ею и держал Дрину за руку, чтобы не схватить за талию и не притянуть к себе на колени. Он хотел сорвать с нее одежду и полакомиться ее сладкой плотью. Но еще больше он хотел задрать ее юбку, разорвать на ней трусики и погрузиться в то влажное тепло, которое он нашел между ее ног. И ему было все равно, будет ли смотреть водитель на них, пока он трахает Дрину.
Харпер никогда не чувствовал такой сильной и глубокой потребности в сексе. Даже с Дженни. От этой мысли ему стало стыдно. Дженни умерла, не оставив никого, кроме сестры и его, кто мог бы ее оплакивать. А еще он не мог вспомнить ее лица и теперь хотел другую женщину с намного большей страстью, чем когда-либо испытывал к Дженни.
Это все «Сладкий экстаз», уверял себя Харпер. Но напиток не мог позволить ему испытать удовольствие Дрины, утверждала другая часть его разума, а он определенно почувствовал покалывание, пробежавшее по его телу, когда он, протянув пальцы, позволил кончикам коснуться ее кожи. В первый раз это был несчастный случай. Он не осознавал, что его рука лежит так близко к ней. Но сильное возбуждение, охватившее его, заставило сделать это снова, и снова. Возможно, это было просто возбуждение от того, что он делал, в сочетании со «Сладким экстазом». Ведь Дрина никак не могла быть его спутницей жизни. Он только что потерял Дженни, и если он чему-то и научился, так это тому, что жизнь не настолько добра, чтобы дать ему так скоро другого спутника.
«Я снова ем», — подумал Харпер, поджав губы. Но он уже смог это удовлетворительно объяснить себе… и страстное либидо тоже. И то и другое было результатом того, что Дженни, его истинная спутница жизни, пробудила в нем аппетиты. Они не умерли вместе с ней, их просто на какое-то время вытеснили горе и депрессия, но теперь он снова чувствовал себя лучше, и они снова давали знать о своем присутствии. А Дрина была красивой и сексуальной женщиной. Любой мужчина желал бы ее, если бы у него был хоть малейший интерес к сексу. Как ни странно, это объяснение, звучавшее разумно днем, сейчас не казалось ему таким. Тем более что он никогда не испытывал такой страсти к Дженни. Он тут же попытался отогнать от себя эту мысль. Он не испытывал к Дженни такой страсти потому что она всегда держала его на расстоянии вытянутой руки, не позволяя даже поцеловать себя. Так оно и осталось семенем, никогда не расцветшим, как его желание к Дрине в тот момент, когда его губы сомкнулись на ее губах.
«Сладкий экстаз», снова решил Харпер. Это было единственное, что имело смысл. Только это могло создать страсть, настолько ошеломляющую, что она превзошла то, что он испытал со своей спутницей жизни. И все же возбуждение, которое он испытал, коснувшись Дрины, беспокоило его. Нужно еще раз все проверить. Ему нужно было прикоснуться к ней так, чтобы она не прикоснулась к нему в ответ, чтобы запутать дело. И ему нужно было сделать это где-нибудь в нормальном и скучном месте, где не было бы ни малейшего шанса, что ситуация и возможность быть пойманным могут воспламенить его страсть.
Его квартира, конечно. Не было ничего более прозаичного, чем квартира или дом. Как только они доберутся до этого места, он будет спокойно и методично ласкать ее и доказывать себе, что не испытывает при этом удовольствия. Он решил даже не целовать ее, чтобы не волноваться лишний раз. По крайней мере, до тех пор, пока он не убедит себя, что не испытывал того общего удовольствия, о котором бредили все бессмертные пары.
— Это будет нелегко, — с внутренней гримасой признал Харпер. Два «Сладких экстаза» бурлили в его крови, что вряд ли облегчало задачу. Но он сможет победить.
— Это твой дом?