Соратник Орлеанской девы. Триумф и трагедия Жиля де Рэ

В предыдущей главе выяснилось, что судебное следствие по делу Жиля де Рэ формально началось 13 октября[42], когда арестованному зачитали пункты обвинения. Фактически же на этом заседании к работе приступить не удалось, поскольку полномочия суда Жиль де Рэ признавать отказался. Насколько точно зафиксированы в протоколах слова и действия участников процесса, навсегда останется тайной. Ни адвоката, ни нотариуса у опального маршала на процессе не было. Записи вели только судебные служащие, то есть люди Жана де Мальструа. Церковные писцы подчинялись ему как епископу Нанта, светские – как канцлеру герцогства.

Судя по тексту записей, активнее всего Жиль возражал против участия в суде Мальструа. Законное обоснование протеста – материальная заинтересованность епископа Нанта в обвинительном вердикте – на страницы протокола по понятным причинам не попало. Зато при каждом упоминании судей рядом с Жаном де Мальструа неизменно стоит имя доминиканца Жана Блуина, представителя Гийома Мериси, главного инквизитора Франции. Ход в общем-то предсказуемый… Жан Блуин – единственный из судей, чьи полномочия нельзя оспорить ни по территориальному (они действуют не только в герцогстве Бретонском), ни по сословному[43] признаку. Поскольку ещё на заседании 19 сентября Жиль де Рэ согласился ответить на обвинение в доктринальной ереси[44], законных оснований для протеста против кандидатуры Жан Блуина не осталось.

Впрочем, о сути возражений Жиля де Рэ мы можем лишь догадываться. В протоколах о ней не сказано ни слова. Оба раза про протесты опального маршала говорится лишь, что «…апелляция такого рода, будучи легковесною и в письменной форме не представленной, в соответствии с особенностями оного дела и дел такого порядка, не может быть сочтена законною; вот почему сеньоры епископ и наместник инквизитора её не признали»[45]. Жиль де Рэ был человеком грамотным и для того времени хорошо образованным. Он мог свободно излагать свои мысли не только по-французски, но и по-латыни. А следовательно, подобное обоснование отказа – явная отговорка.

Полномочия суда Жиль де Рэ престал оспаривать лишь 15 октября. Однако справедливость обвинений он по-прежнему отрицал. Чтобы очиститься от подозрений, Жиль предложил судьям назначить ему ордалию – испытание огнём, они не согласились. Споры и препирательства продолжались до 20 октября, когда было решено направить Жиля де Рэ на пытку. Не удивительно, что уже на следующий день он признал многие пункты обвинения… Пришлось палачам применить пытки или хватило терриции, в протоколах не указано.

Известно лишь, что показания маршал давал не в зале заседаний, а в нижних помещениях замка Тур-Нев, куда «…истребовали помянутого Жиля, обвиняемого, дабы его пыткам означенным подвергнуть». Присутствовали при этом лишь члены суда и избранные ими свидетели. Из посторонних никого не было. А значит, участие в дознании палачей более чем вероятно… Слова о том, будто все свои показания Жиль давал без пыток, относятся к послеобеденному времени. Об утренних событиях в подземелье протокол говорит невнятно, и трактовать это можно как угодно…

Во втором часу пополудни в камеру, где содержался Жиль де Рэ, пришли двое должностных лиц: сен-брекский епископ Жан Прежан[46] и председатель светского суда Пьер де Л’Опиталь. Сопровождал их секретарь Жан Пети, в функции которого входило составление протокола.

В большинстве исторических исследований утверждается, что 21 октября Жиль де Рэ признал свою вину полностью и по всем пунктам. Авторы расходятся лишь в деталях: сломили его волю жестокие пытки или заставила признаться угроза их применения. Мне кажется, палачам в тот день пришлось потрудиться. В противном случае не имело смысла делать перерыв и переносить беседу в другое помещение. Однако самое интересное – в том, что Жиль согласился далеко не со всеми пунктами обвинения.

Во-первых, в признании маршала ни слова не сказано о девочках, убийства которых, в числе прочего, инкриминировали ему судьи 13 октября. Ни на допросе 21 октября, ни позже Жиль в этом не сознавался. Во-вторых, по утверждению маршала, своё первое преступление он совершил после смерти деда. Это – 1432 год, а не 1426, как настаивало обвинение. Характерно, что 1432 год Жиль называет началом не только изнасилований и убийств, но и «содомского греха». То есть маршал категорически отрицает своё участие до 1432 года в любых сексуальных контактах, кроме «естественного»[47] соития с женщинами.