Сорняк, обвивший сумку палача

То sit in the roses and hear the bird's song.[54]

Когда она закончила, раздались жидкие аплодисменты, и мисс Аврелия несколько секунд постояла, склонив голову, ощупывая пианино в поисках пыли и ожидая, что ее уговорят исполнить что-нибудь на бис. Но публика, не настолько глупая, чтобы поощрить ее, быстро откинулась на стульях, и некоторые из нас скрестили руки.

Когда освещение зрительного зала погасло, я обернулась бросить последний взгляд на публику. Парочка опоздавших занимали места в проходе. К моему ужасу, я узнала в них Гордона и Грейс Ингльби, она была в своем привычном жутком черном наряде, он в шляпе-котелке, бог мой! И они оба явно не радовались тому, что пришли.

Сначала в моей груди вспыхнул и завибрировал гнев. Почему никто их не предупредил? Почему никто не позаботился о том, чтобы держать их подальше?

Почему я это не сделала?

Странно, но мне вспомнились слова, некогда сказанные Даффи: долг конституционного монарха — предупреждать и советовать.

Если бы его королевское величество король Георг VI был среди нас сегодня вечером, он был бы должен отвести их в сторону и сказать о кукле с лицом их мертвого ребенка. Но его здесь не было.

Кроме того, слишком поздно… Зал погрузился в полную тьму. Никто, кроме меня, не заметил Ингльби.

И затем началось представление. Из-за бесконечных мисс Паддок, полагаю, Руперт решил исключить пьеску с Моцартом и перейти прямо к гвоздю программы.

Красные бархатные портьеры раздвинулись, точно как днем, открывая домик вдовы. Прожектор высветил Ниаллу в костюме Матушки Гусыни. В воздухе парило «Утро» Грига, живописуя о витающих образах в душе темных лесов и ледяных фьордов.

— Давным-давно, в деревне неподалеку отсюда, — начала Ниалла, — жила вдова с сыном, которого звали Джек.

И появился Джек: Джек с лицом Робина Ингльби.

Снова публика, узнавшая черты лица мертвого мальчика, едва слышно втянула воздух. Я не осмелилась обернуться и посмотреть, но, притворившись, что моя юбка застряла в механизме складывания стула, я смогла повернуться на стуле достаточно, чтобы украдкой бросить взгляд на Ингльби. Широко распахнутые глаза Грейс неотрывно смотрели вперед, но она не плакала; казалось, она примерзла к месту. Гордон сжимал ее руку, но она не замечала этого.

На сцене куколка Джек закричал:

— Мама, ты дома? Я хочу есть!

— Джек был очень ленивым мальчиком, — рассказывала Матушка Гусыня. — И поскольку он отказывался работать, спустя немного времени небольшие сбережения его матери были полностью истрачены. В доме было нечего есть, и на покупку еды осталось не больше фартинга.

Когда вздохи и шепотки улеглись, спектакль продолжился. Руперт был в хорошей форме, куколки были так убедительны в своих движениях и так идеально озвучены, что публика вскоре подпала под его чары — как и предполагал викарий.

Освещенные цветными огнями рампы, лица окружающих меня людей казались лицами с полотен Тулуз-Лотрека, красными, разгоряченными и настойчиво устремленными к маленьким деревянным актерам. Когда тетушка Фелисити взволнованно захрустела мятными леденцами для улучшения пищеварения, я заметила, что даже у отца было довольно веселое выражение лица, хотя, вызвано оно было куклами или его сестрой, я не могла определить.

Бизнес по продаже коровы за бобы и пинок под зад приветствовался еще более гомерическим смехом, чем на дневном спектакле.

Челюсти (включая даже Даффи) отвисли, когда стебель начал расти, пока Джек спал, и зрители начали радостно толкать друг друга локтями. К тому времени как Джек взобрался по бобовому стеблю в королевство великана, Руперт мог заставить всех в Бишоп-Лейси есть у него из рук.

Интересно, как Матт Уилмотт реагирует на его успех, подумала я. Вот Руперт, явно в лучшей форме в живом, так сказать, представлении, без телевизионной аппаратуры — какой бы чудесной она ни была, — стоящей между ним и его публикой. Когда я обернулась посмотреть, я увидела, что Матт ушел и его стул занял викарий.

Что более странно, Гордон Ингльби тоже отсутствовал. Его стул был пустым, но Грейс продолжала неподвижно сидеть, пустыми глазами уставившись на сцену, где жена великана только что спрятала Джека в огромной каменной печи.

— Чу! Чу! Чу! — зарычал великан, входя на кухню. — Чую запах англичанина!

— Джек выскочил из печи… — рассказывала Матушка Гусыня.

— Хозяин! Хозяин! — кричала очаровательная кукольная арфа, взволнованно дергая струнами. Эта часть мне нравилась больше всего.

— …схватил золотую арфу и давай бежать, а великан преследовал его по пятам!

Вниз по бобовому стеблю спускался Джек, зеленые листья качались вокруг него. Когда листва поредела наконец, декорации сменились на домик его матери. Это был потрясающий эффект, и я никак не могла сообразить, как Руперт это сделал. Надо будет спросить его.

— Мама! Мама! Неси топор! — завопил Джек, и старушка, прихрамывая, вышла из огорода — о, как медленно! — с топориком в руках.