Сорняк, обвивший сумку палача

— Боже мой! — сказал викарий, в замешательстве обводя взглядом зал. — У нас есть телефон, конечно же… Для общества помощниц и Женского института, знаете ли… Но, боюсь, он заперт в буфете на кухне… Слишком много людей совершают междугородние звонки друзьям в Девон, а то и в Шотландию…

— А ключ? — спросил инспектор Хьюитт.

— Я дал его джентльмену из Лондона прямо перед спектаклем, он сказал, что он с «Би-би-си» и что ему срочно надо позвонить… сказал, что возместит сумму из своего кармана, как только оператор позвонит и назовет стоимость. Как странно, я не вижу его здесь. Тем не менее есть еще телефон в доме священника, — добавил он.

Первым моим порывом было предложить взломать замок, но не успела я и слова вымолвить, как инспектор Хьюитт покачал головой.

— Уверен, мы можем снять петли без ущерба.

Он поманил пальцем Джорджа Кэрью, деревенского плотника, мигом вскочившего со стула.

Если не считать периодические тусклые вспышки фонарика за сценой, мы сидели в темноте, казалось, целую вечность.

И затем внезапно снова загорелся свет, заставив нас моргать, тереть глаза и осматриваться с довольно глупым видом.

И никуда не делся Руперт, его мертвое лицо, на котором застыло удивление, все еще занимало середину сцены. Скоро они накроют тело плакатом, и я осознала: если хочу запомнить место происшествия на всякий случай, мне надо сделать серию неизгладимых мысленных фотографий. Времени мало.

Клац!

Глаза: зрачки сильно расширены, настолько, что, если бы я могла подойти поближе, уверена, я бы смогла разглядеть свое отражение на их выпуклых поверхностях так же ясно, как Ян Ван Эйк отражался в зеркале спальни на своей картине, изображающей свадьбу Арнольфини.[56]

Недолго, однако: роговицы Руперта уже начали затягиваться пленкой, а белки — утрачивать блеск.

Клац!

Тело больше не подергивалось. Кожа приобрела молочно-голубоватый оттенок. Уголок рта вроде бы перестал кровоточить, и то незначительное количество крови, которое можно было видеть, теперь казалось чуть-чуть темнее и гуще, хотя красные, зеленые и янтарные лампы огней рампы могут влиять на мое цветовосприятие.

Клац!

На лбу, прямо под линией волос, темное пятно формой и размером с шестипенсовик. Хотя волосы еще тлеют, наполняя зал резким запахом, который можно ожидать, когда горят богатые серой аминокислоты кератина, этого недостаточно, чтобы объяснить количество дыма, продолжавшего собираться — повисшего темным облаком — над лампами. Я видела, что кулисы и декорации практически не пострадали, значит, что-то воспламенилось за сценой. Судя по запаху горящей травы, я предположила, что это ткань, скорее всего сирсакер.

Клац!

Когда Руперт обрушился вниз, Ниалла вскочила на ноги и бросилась было к сцене, но тут же остановилась. Странно, никто, включая меня, не подошел к ней, а теперь, спустя время, она медленно направлялась к кухне, закрыв руками лицо. Это замедленная реакция? — подумала я. Или что-то большее?

Полицейский констебль Линнет, громко топая, подошел к передним рядам зала со скатанным в рулон плакатом и большим складным карманным ножом, которым он перерезал веревки, которые продолжал сжимать в руке. Они с викарием быстро пристроили холст между двумя стойками, таким образом блокировав вид на покойника.

Что ж, я предполагаю, что Руперт умер. Хотя инспектор Хьюитт наверняка проверил у него признаки жизни, уйдя за сцену, я не слышала, чтобы он звонил в «Скорую помощь». Никто, насколько мне известно, не преуспел в воскрешении. На самом деле, никто не побеспокоился притронуться к телу. Даже доктор Дарби не помчался на помощь.

Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, дело заняло не больше пяти минут.

Затем, как и предупреждал инспектор, свет снова погас.

Сначала возникло ощущение, будто погружаешься в то, что Даффи описывает как «стигийскую черноту», а мисс Мюллет называет «праздником слепого». Миссис Мюллет, кстати, продолжала сидеть, как и в начале спектакля, словно восковая фигура с полуулыбкой на лице. Могу лишь предполагать, что она все еще по-идиотски улыбается в темноту.

Это была та разновидность темноты, которая как будто поначалу парализует все чувства.

Но затем понимаешь, что вещи не так черны, как выглядят, и не так тихи, как кажется. Булавочные уколы света, например, проникают сквозь потрепанные гардины, использовавшиеся в качестве затемняющих занавесок на окнах с военных времен, и, хотя света во дворе было немного, его оказалось достаточно, чтобы можно было в общих чертах рассмотреть зал.

Из-за кулис донесся звук осторожных шагов, и плакат, развернутый перед кукольной сценой, внезапно осветился вспышкой желтого света из мощного фонаря.

И началось жуткое представление теней, силуэт доктора Дарби наклонился и коснулся тела — без сомнения, в поисках признаков жизни. Я могла бы сэкономить его усилия.