Сорочья Похлебка

Эта шутка покоробила бурсу, как самый скверный признак. Сорочья Похлебка не к добру шутил... Епископ читал про себя псалом: «Живый в помощи вышнего...» В это время растворились двери и на пороге показа¬лась благообразная фигура отца Мелетия. Он шел, слегка покачиваясь и придерживая полки серой камлотовой рясы левой рукой; в правой он держал список табакуров.

— Мне нужно е вами побеседовать, господа,— проговорил отец Меле¬тий, вызвав по списку От-лукавого, Епископа и Патрона.

Весь класс отлично знал, что значит побеседовать с отцом Мелетием, и проводил глазами уходивших бурсаков с тем особенным чувством живот¬ного удовольствия, какое испытывает здоровый человек около умираю¬щего. Это протестующий эгоизм человеческого тела, которое ничего не хочет знать, кроме своего собственного существования. В глубине души каждый человек думает: «И я ведь тоже умру, только лучше умереть завтра, чем сегодня»; для бурсы эта мысль в перифразе значила: «И меня ведь тоже отдерут, только пусть отдерут лучше завтра, чем се¬годня».

— На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом,— провозгласил Шлифеичка, когда инспектор вышел из класса.

— Мелетий козой обделает всех,— заметил сосредоточенно Дышло, ковыряя в носу.— Он им засыплет...

Внизу, в помещении карцера, «грешников» ждал уже Сидор с пуком лоз. Патрону пришлось первому испить горькую чашу, и он с неизменным своим фатализмом растянулся на поставленной посреди карцера деревян¬ной скамье. Лоза засвистела в воздухе, но Патрон терпеливо переносил удары. В этом маленьком синеватом теле жил геройский дух, и уж не -розгой можно было покорить его.

— Если бы у тебя было такое терпение да на добрые дела,— наста¬вительно проговорил отец Мелетий, когда Патрон, получив свою порцию в пятьдесят лоз, торопливо застегивал некоторые подробности туалета.

— Я не курил, отец Мелетий...— посинелыми губами проговорил Патрон.

— Хорошо, хорошо... Не разговаривай, если не хочешь получить столько же.

От-лукавого, не дожидаясь приказания, сам растянулся на роковой скамье, напрасно стараясь надуться, как барабан. Он с первого десятка закряхтел, а потом принялся кричать каким-то диким, неестественным голосом. Несмотря на вперед полученное масло, Сидор работал с особен¬ным усердием, и кончики розги больно впивались в самые нежные части тела, оставляя багровые полосы. Он только что получил особую инструк¬цию от начальства и старался оправдать возложенное на его искусство доверие.

— Не курил! Не курил!..— орал От-лукавого, дрыгая ногами.

Когда очередь дошла до Епископа, он заплакал и начал отбиваться руками и ногами от Сидора.

— Позвать сторожей! — скомандовал инспектор.

Явились сторожа и в один прием растянули жирное Епископское тело на скамье.

— Ой-ой!.. Не буду! Никогда не буду! — залился Епископ тончайшим, каким-то бабьим голосом.

— Для того и... восемь... наказываем... девять... чтобы... десять... впредь не делал... одиннадцать...— спокойно говорил отец Мелетий, отсчитывая удары.

VI

После экзекуции бурса присмирела и находилась в самом скверном расположении духа. Искусственно равнодушный вид мог обмануть только самых неопытных. Потребность сорвать на ком-нибудь полученную обиду чувствовалась с особенной живостью, и только ждали подходящего случая. Главное, ужасно хотелось насолить Сорочьей Похлебке.

— То есть, кажется, не знаю, что я с ним сделал бы!— кричал Патрон.

— Из-за полена углом хочешь видно хватить? — смеялся над малень¬ким человеком Атрахман.

Шлифеичка напрасно ломал свою хитроумную голову, чтобы изобрести какое ни на есть средство и отомстить Сорочьей Похлебке. В числе дру¬гих проектов он, между прочим, предложил раздавить его, как крысу, в западне.

— Как же это ты устроишь? — недоверчиво спрашивала бурса.

— Уж устрою...— задумчиво говорил Шлифеичка, что-то рассчитывая по пальцам.— Нужно достать десяток кирпичей, доску, веревку и несколь¬ко гвоздей...

— И дело в шляпе?

— Лучше не надо... Если и не убьет, так все-таки заметку оставит. Будет помнить до морковкина заговенья.

— Однако как же ты все это устроишь?

— Очень просто... Доску нужно прибить к потолку у самых дверей так, чтобы она падала сама на шалнере. Потом нужно вколотить гвоздь, а через него пропустить веревку, а веревкой и привязать тот конец доски, который упадет. Ну, а на доску накладем кирпичей... Как Сорочья По¬хлебка только станет отворять двери, кирпичи и посыплются к нему на голову.

— Да ведь доска привязана будет веревкой? — недоумевал крепкий на голову Дышло.

— И пусть привязана, а тут все развяжется. Понимаешь, такой узел сделаем, что как дверь будет отворяться, она сама и развяжет узел.

Бурсе этот грандиозный проект очень понравился, но привести его в исполнение ей не пришлось. Это случилось как-то само-собой, невзначай.