Сорок пять

— Думаю, вы ошибаетесь. Ведь произойдет четвертование Сальседа, — спокойно ответил длиннорукий.

— Да, разумеется, но, повторяю, из-за этого четвертования никакого шума не будет.

— Будут слышны удары кнута, хлещущего лошадей.

— Вы меня не поняли. Говоря о шуме, я имею в виду бунт. Так вот, я утверждаю, что на Гревской площади дело обойдется без бунта. Если бы предполагался бунт, король не велел бы приготовить одну из лож ратуши, чтобы наблюдать оттуда за казнью вместе с обеими королевами и частью придворных.

— Разве короли заранее знают, что будет бунт? — сказал верзила, снисходительно пожимая плечами.

— Ого! — шепнул мэтр Митон на ухо своему собеседнику. — Этот человек довольно странно разговаривает. Вы его знаете?

— Нет, — ответил коротышка.

— Так зачем же вы завели с ним разговор?

— Да от нечего делать.

— Напрасно: вы же видите, что он неразговорчив.

— Мне все же представляется, — продолжал мэтр Фриар достаточно громко, чтобы его слышал длиннорукий, — что одна из приятнейших вещей на свете — это задушевный разговор.

— С теми, кого знаешь, — да, — ответил мэтр Митон, — но не с незнакомцами.

— Но ведь люди братья, как говорит священник из церкви Сен-Ле, — проникновенно продолжал мэтр Фриар.

— Да, то есть так было вначале. Но в наше время родственные связи что-то ослабли, мэтр Фриар. Если уж вам так хочется поболтать, беседуйте со мной и оставьте чужака в покое, — пусть размышляет о своем.

— Но ведь вас я уже давно знаю, и мне заранее известно все, что вы скажете. А этот незнакомец, может быть, сообщит мне что-нибудь новенькое!

— Тсс! — он вас слышит.

— Тем лучше. Может быть, он ответит. Так, значит, сударь, — Фриар повернулся к незнакомцу, — вы думаете, что на Гревской площади будет заваруха?

— Я этого не говорил.

— Да я и не утверждаю, что говорили, — продолжал Фриар тоном человека, считающего себя очень проницательным, — я полагаю, что вы так думаете, и все тут.

— А на чем основана ваша уверенность? Уж не колдун ли вы, господин Фриар?

— Смотрите-ка! Он меня знает! — вскричал изумленный горожанин. — Откуда же?

— Да ведь я же назвал вас раза два или три! — сказал Митон, пожимая плечами, как человек, которому стыдно перед посторонним за глупость своего собеседника.

— Ваша правда, — сказал Фриар, наконец-то уразумев, в чем дело. — Ей-Богу, правда. Ну, раз он меня знает, стало быть, ответит.

— Так вот, сударь мой, — продолжал он, снова оборачиваясь к незнакомцу, — по-моему, вы думаете, что на Гревской площади поднимется шум, ибо, если бы вы так не считали, то находились бы там, а вы, напротив, здесь… Вот так-то!

Это “вот так-то!” свидетельствовало о том, что мэтр Фриар в своих умозаключениях достиг последних пределов логики, доступных его уму.

— Но вы-то, господин Фриар, раз вы думаете обратное тому, что, по-вашему, думаю я, — ответил незнакомец, нарочно подчеркивая слова, которые горожанин уже не раз повторял, — почему вы не на Гревской площади? Мне, например, кажется, что предстоящее зрелище должно радовать друзей короля и все они должны там собраться. Но на это вы, пожалуй, ответите, что принадлежите не к друзьям короля, а к друзьям господина де Гиза и поджидаете здесь лотарингцев, которые, говорят, намерены осадить Париж и освободить господина де Сальседа.

— Нет, сударь, — поспешно возразил коротышка, явно напуганный предположением незнакомца. — Нет, сударь, я поджидаю свою жену мадам Николь Фриар: она пошла в аббатство святого Иакова отнести две дюжины скатертей, ибо имеет честь состоять личной прачкой дона Модеста Горанфло, настоятеля означенного монастыря. Но, возвращаясь к суматохе, о которой говорил мэтр Митон и в которую не верю ни я, ни вы, как, по крайней мере, вы утверждаете…

— Мэтр Фриар! — вскричал Митон. — Смотрите-ка, что происходит.

Мэтр Фриар посмотрел туда, куда указывал пальцем его собеседник, и увидел, что закрывают не только заставу — что уже привело в волнение весь народ, — но и ворота.

Когда они были заперты, часть швейцарцев вышла вперед и встала перед рвом.

— Как! — вскричал побледневший Фриар. — Им мало заставы, теперь они и ворота запирают!

— А что я вам говорил? — ответил перепуганный Митон.

— Забавно, не правда ли? — заметил со смехом незнакомец. При этом между усами и бородой сверкнули белые зубы, видимо, на редкость острые благодаря привычке пускать их в дело не менее четырех раз в день.

При виде новых мер предосторожности в густой толпе народа, затопившей подступы к заставе, поднялся ропот изумления, а несколько человек закричали от страха.

— Осади назад! — повелительно крикнул какой-то офицер.

Приказание было выполнено, однако не без затруднений: верховые и люди в повозках, вынужденные податься назад, кое-кому в толпе отдавили ноги и помяли ребра.

Женщины кричали, мужчины ругались. Кто мог бежать — бежал, опрокидывая других.

— Лотарингцы! Лотарингцы! — выкрикнул чей-то голос.

Самый жуткий вопль не произвел бы действия более скорого и решительного, чем этот возглас:

— Лотарингцы!!!

— Ну вот видите, видите! — вскричал, дрожа, Митон. — Лотарингцы, надо бежать!

— А куда? — спросил Фриар.