Сорок третий

А это «что-то» означало, что надо обратиться к Сталину, на что у него мужества не хватало. Он же в тон Сталину на том совещании в ЦК тоже обрушился на Авдеенко, требуя очистить Союз от таких «писателей». За пять лет Фадеев ни разу не вспомнил о нем. И даже теперь, когда узнал от меня, что Авдеенко — фронтовик, доказал свою преданность Родине под огнем, палец о палец не ударил, чтобы выручить писателя.

Мне стало ясно, что без Сталина судьбу Авдеенко не решить. Сдали рукопись в набор, и когда я получил трехколонную верстку очерка, написал Сталину письмо:

«Писатель А. Авдеенко, находящийся на Ленинградском фронте, прислал в «Красную звезду» свои очерки. Некоторые из них, по-моему, хорошие.

Авдеенко является младшим лейтенантом, служит в 131-й стрелковой дивизии, участвовал в прорыве блокады Ленинграда. По сообщению корреспондента «Красной звезды», которому я поручил ознакомиться с деятельностью Авдеенко, этот писатель ведет себя на фронте мужественно и пользуется уважением бойцов и командиров.

Считая, что тов. Авдеенко в дни Отечественной войны искупил свою прошлую вину, прошу разрешения напечатать его очерки в «Красной звезде».

Письмо было сразу же доставлено Сталину, и уже через час мне позвонил Поскребышев и соединил со Сталиным. Сталин сказал: «Можете печатать. Авдеенко искупил свою вину».

Кстати, Илья Эренбург в книге «Люди, годы, жизнь» написал, что я к своему письму Сталину якобы приложил рукопись очерка. Не было этого. Верстка очерка лежала у меня на столе — я ждал ответа Сталина на мое письмо. В этом письме шла речь не об очерке «Искупление кровью», а о том, чтобы вообще разрешили нам публиковать его материалы, иначе говоря, вернуть человека в писательский строй. Кроме того, я боялся, что если пошлю очерк Сталину, он сам вряд ли будет его читать, а переправит какому-нибудь перестраховщику, тому же, скажем, Жданову, и пиши пропало — от него добра не жди.

И еще вот о чем хотелось сказать. Кроме «Я люблю», я не читал сочинений Авдеенко, не видел кинокартины «Закон жизни», и мои слова в письме Сталину об «искуплении вины» Авдеенко свидетельствуют о том, что я тогда верил в его виновность. А ныне, когда возвращаются из небытия многие труды наших писателей, ясно, что Авдеенко ни в чем не был виноват. Не за что было его наказывать, исключать из партии и Союза писателей, отлучать от литературы…

Вернусь, однако, к очерку «Искупление кровью». После звонка Сталина очерк сразу поставилй в номер. Вспоминаю, что ночью прибежал ко мне полковник из цензуры с перепуганным лицом и показал мне список запрещенных авторов. Одним из первых там стоял Авдеенко.

— Авдеенко запрещено печатать. Пропустить не могу, — сказал он.

Я ему и говорю:

— Под мою ответственность…

Он хорошо запомнил историю с очерком Бориса Галина об утерянном знамени, знал, что нас сломать нелегко, и не стал спорить. Номер вышел. В полдень звонит мне секретарь ЦК А. С. Щербаков:

— Вы почему напечатали Авдеенко?

Имея разрешение Сталина, я вместо объяснения вначале спросил:

— Александр Сергеевич, вы читали очерк? Понравился он вам?

Он сказал, что очерк хороший, а я объяснил, что получил разрешение Сталина, и рассказал, как было дело. Щербаков тут же дал указание, чтобы очерк Авдеенко передали по всесоюзному радио.

А о том, как появление своего очерка встретил сам Авдеенко, он вспоминает:

«Воскресенье, 17 июля 1943 года. Великий день.

Ко мне ввалилась большая ватага работников редакции «На страже Родины». Все необыкновенно приветливы, все почему-то улыбаются, обнимают меня наперебой. Через минуту тайна их праздничного настроения раскрывается. Володя Карпов вручает мне сегодняшнюю «Красную звезду», доставленную самолетом, и я вижу на последней странице громадный трехколонник.

Падаю на траву лицом вниз и плачу. Это были самые счастливые слезы в моей жизни.

В тот же день я возвращаюсь в Ленинград, на Невский, 2».

А в редакцию Авдеенко прислал телеграмму: «Вы осчастливили меня на всю жизнь».

Нетрудно понять, что значило для Авдеенко возвращение в литературу!

С этого дня «Красная звезда» приобрела в Ленинграде еще одного боевого корреспондента.

Об Авдеенко можно сказать, что он добывал материал для своих очерков и корреспонденций на самых боевых участках Ленинградского фронта. Для того чтобы написать очерк «Боевое крещение», он вместе с новобранцами под минометным и пулеметным огнем немцев через полузатопленные траншеи и речку Тосно переправился на «малую землю», или, как здесь ее называли, «пятачок», в семьсот метров по фронту и триста метров в глубину и не один день там жил и воевал.