Сорок третий

Для другого очерка — «На аэростате» — Авдеенко отправился в артиллерийский полк 152-миллиметровых орудий подполковника Лобанова. Этот полк комплектовал лично командующий фронтом Л. А. Говоров для контрбатарейной стрельбы, и полк считался, как поговаривали, «любимцем» комфронта, старого артиллериста. После прорыва блокады Ленинграда немцы, бессильные вернуть утраченные позиции, непрерывно обстреливали переправы через Неву из тяжелых орудий; задача артполка и состояла в том, чтобы подавлять и уничтожать вражеские батареи.

Прибыл писатель на левый берег Невы, в лес, где в блиндаже с бревенчатыми накатами, рядом с огневыми позициями батарей расположился КП полка. Лобанов, молодой, энергичный подполковник, охотно все рассказал спецкору, очень похвалил аэростатчиков.

— Вот это я и хочу в первую очередь посмотреть, — загорелся писатель, добавив: — Но не на земле, а в воздухе. — И попросил разрешения подняться на аэростате.

Долго колебался командир полка, но, узнав, что Авдеенко закончил минометное училище, разбирается в артиллерии, был в боевом строю, сдался. Корреспондент сразу же отправился на луг, где в своеобразном ангаре из жердей, веток и маскировочной сети пришвартовался аэростат, любовно именуемый воздухоплавателями «бобиком». Спецкора зачислили в боевой расчет корректировщиком, и вместе со своим напарником лейтенантом Гориным он залез в квадратную, похожую на сруб колодца, ивовую, рассохшуюся скрипучую корзину, и они поднялись в воздух. Авдеенко и Горин находили нужные цели и корректировали огонь батарей.

Конечно, не очень-то спокойно было на этом висячем НП. Сильный ветер парусил аэростат, и корзину раскачивало, как маятник. Но это было еще терпимо. Аэростат являлся для немцев достаточно заметной целью. Они обстреляли его бризантными снарядами, а наземные позиции — фугасными и осколочными. Вслед за этим появились шесть немецких истребителей, и, если бы не наша четверка истребителей, стороживших вражеские самолеты в засаде, этот поход корреспондента окончился бы трагедией.

Напечатала «Красная звезда» и очерк Авдеенко «На ночном бомбардировщике» — о боевом рейсе эскадрильи «У-2». В ту ночь на одном из этих самолетов он с капитаном Иваном Кулийчуком летал бомбить артиллерийские позиции немцев под Ленинградом. У нас уже были публикации об этих ночных самолетах. Помню, с каким интересом мы с Константином Симоновым в сентябре сорок второго года слушали в Сталинграде рассказы о боевых делах этой авиации. В газете появился очерк Симонова «Русс-фанер» (так называли немцы эти страшные для них самолеты). Казалось, все уже о них написано. Но нет, и доказательство тому — очерк Авдеенко. Например, о том, как величали эти самолеты: «кукурузник», «огородник», «русс-фанер». Это мы знали. А вот из очерка Авдеенко стали известны и другие названия.

«Осторожно, чтобы не раздавить хрупкие, как у стрекозы, перепонки, мы занимаем свои места. Всюду тоненькая, жидко покрашенная фанера и холст. Как только не называют фронтовики эту древнюю старушку советской авиации — «У-2»! И «консервная банка», и «спичечная коробка», и «уточка», «барабанщик», «король воздуха», «гроза ночи» и т. п. Так мать, влюбленная в свое детище, дает ему иногда нарочито грубоватые, характерные, лукавые, однако полные любви и гордости имена».

Все, что до сих пор мы печатали об этих «кукурузниках», наши корреспонденты писали по рассказам летчиков. А вот впервые очерк корреспондента, участвовавшего в боевом вылете. Правда, когда Авдеенко пришел к авиаторам и попросил их взять его с собой, они удивились. Что ему вздумалось лететь? Но писатель вынул из кармана удостоверение «Красной звезды», и все сразу утряслось: не могли ему отказать.

Простой очерк о «простом» полете, но с какой силой и точностью он написан! Сколько замечательных образов и деталей!

«Вдали, за рекою, в сумраке лесов поднимаются с земли гигантские ножи прожекторных лучей… Промелькнула полоса реки, и мы над передним краем — над качающимися стеблями ракет… Капитан Кулийчук неторопливо поглядывает по сторонам, облюбовывая цель покрупнее… Он засекает по вспышкам на кромке леса крупнокалиберную батарею и с небольшим разворотом заходит на нее с тыла. Сбросив газ, он пикирует на цель. «Старушка», «консервная банка», «спичечная коробка», склеенная из фанеры и холста, замирает, как кажется мне, от восторга и радости перед тем, что ей, такой хрупкой, такой мирной, доверили грозное дело. С приглушенным свистом в расчелках, с шорохом воздуха, скользящего по плоскостям, отдавшись на полную волю летчика, готовая вместе с бомбами ринуться на огневые позиции немцев, машина несется к земле. Повинуясь руке капитана, она судорожно вздрагивает, освобождается от бомб и, ложась на левое крыло, делает крутой вираж. Много на земле огня, но нам все-таки хорошо видны новые разрывы…»