Сорок третий

И в заключение: «В основе всего этого прежде всего лежат русский талант, русская отвага и разбуженная русская ярость. Горд и храбр русский человек. Слава ему. Слава освободителю Харькова».

Публикуются материалы разных жанров. Прежде всего — обзорная, оперативного характера, статья полковника В. Костылева «Ликвидация Белгородско-Харьковского плацдарма немцев». Удивительно емкая статья. На столе редактора она лежала уже в день освобождения Харькова — 23 августа, и опубликовали ее на второй день, то есть в том же номере газеты, где был напечатан приказ об освобождении Харькова.

В этом же номере корреспонденция Бориса Галина «Перед штурмом» и очерк Евгения Габриловича и Зигмунда Абрамова «Вчера в Харькове». Всего не перескажешь. Приведу из каждого материала хотя бы по эпизоду, быть может не главному, но читателю неизвестному и также свидетельствующему о накале борьбы. Галин рассказывает такую историю:

«93-я дивизия нависла над противником с северо-восточной стороны… Полки вплотную подошли к стенам Харькова. Они готовились к решающему штурму. Впереди других полков дрался со своими подразделениями майор Рудик. По силе напора, стойкости и смелости можно было сразу узнать: здесь дерутся гвардейцы Рудика. Его подразделения врубались в боевые порядки немцев, таранили их, расчищая дорогу всей 93-й дивизии. В один из напряженных моментов боя связь с полком была потеряна. Над ним нависла угроза окружения. До шести утра Рудик не давал о себе знать. В штабе дивизии встревожились: где Рудик, где эта беспокойная душа? К рассвету Рудик вырвался из немецкого кольца и совершил шестикилометровый бросок к предместью города. «Я здесь, — радировал он. — Все в порядке, занимаю квартиры в 363-м квартале».

Из очерка Габриловича и Абрамова:

«Проспект Сталина. На углу на перекрестке встречаем первого харьковского милиционера. За плечами у него винтовка. Милиционер Михаил Сербин — коренной харьковский житель. Он стоял на этом же перекрестке много лет и сегодня утром вместе с войсками вошел в город и занял свой пост. Сегодня ему приходится выполнять несколько необычную для милиционера работу. Правда, он с той же педантичностью регулирует уличное движение, как и в мирное время. Но на этот раз это уличное движение носит несколько необычный характер. Мимо него проходят артиллерия, тягачи, отряды минометчиков…»

На второй и третий день — в газете корреспонденции, очерки, посвященные дивизиям, получившим названия Харьковских, статья Ильи Эренбурга о том, что делается по ту сторону фронта, в самой Германии. Убийственной критике он подверг гитлеровскую пропаганду. Писатель приводит, например, такое сообщение геббельсовской печати: «Не подвергаясь нажиму противника, германские войска планомерно эвакуировали Харьков. Город не представляет собой никакой ценности». И комментарии писателя:

«Битые фрицы еще охорашиваются. Они пытаются выдать свое поражение за прогулку: им, дескать, надоело жить в Харькове, они решили прокатиться на запад. Их выбили из Харькова, а они кричат: «Харьков не представляет для нас никакой ценности». Еще недавно они писали: «Харьков — ключ к Украине». Еще недавно они говорили об «исключительной ценности Харькова». Они потеряли слишком много. Поэтому они вопят: «Мы ничего не потеряли». Я не сомневаюсь, что, когда их вышибут из Украины, последний захудалый фриц, добежав с высунутым языком до Берлина, завопит: «Я ушел по доброй воле и только потому, что Украина не представляет никакой ценности».

Полгода тому назад, 16 марта, когда немцам удалось вновь захватить город, Эренбург напечатал в нашей газете статью «Харьков». Он писал, что нелегко нам было отдать город. «Мы знаем также: каковы бы ни были горести дня — мы должны победить, мы победим!» И вот пришла победа.

И закончил он статью такими несвойственными ему патетическими фразами: «Мы вышли в путь. Да будет услышан крылатый шаг Красной Армии всем миром! Да потрясет он врагов! Да вдохновит он друзей!»

Со взятием 23 августа Харькова завершилась почти полуторамесячная Курская битва. Она дала право назвать ее решающей битвой, а сорок третий год — решающим в Отечественной войне.

Далее — путь на запад. К Днепру. Однако в форсировании Днепра мне пришлось принять участие уже не как редактору.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

В последний день июля сорок третьего года я в последний раз подписал полосы «Красной звезды». Что же случилось? Предоставляю слово Константину Симонову. Он записал в своем дневнике:

«В «Красной звезде» неожиданно, во всяком случае для нас, военных корреспондентов, сменился редактор. Я был в тот день в Москве и, хотя прошло много лет, хорошо помню, как я узнал об этом.

Я сидел и дописывал последние главы «Дней и ночей», когда вдруг поздним утром мне позвонил Ортенберг и сказал, чтобы я сейчас же приехал к нему в редакцию. Я приехал и увидел, что он как-то странно не занят никаким делом. Просто ходит взад и вперед по кабинету в генеральской форме, а не в той синей редакционной спецовке, которую обычно надевал поверх формы, когда работал.