Сорок третий

В жизни все диалектично. Симонов верно угадал, что мне было «до зарезу жаль расставаться с «Красной звездой», с редакционным коллективом, с которым я не только сработался, но и подружился в самые грозные, самые тяжелые дни войны. Но было у меня и нечто другое, о чем я впервые сказал сам при встрече в новом моем качестве с командующим нашим фронтом И. С. Коневым. Произошло это уже в Карпатах. Маршал появился на КП 38-й армии несколько неожиданно. Все, кто находился там, в тот момент встали «во фрунт». Я в том числе. А Иван Степанович, отнюдь не склонный к фамильярности, вдруг обратился ко мне по-свойски. Махнул рукой, ладно, мол, не надо козырять, и сказал:

— Вот ведь где встретились. Будем, значит, вместе служить в частях командира Конева?

— Не такие уж плохие были эти части, Иван Степанович, — ответил я в тон ему и добавил: — Мы бы их не хвалили в газете.

— Верно…

Командующий армией генерал Москаленко и все остальные с удивлением посматривали на нас, не понимая, что сей диалог означает.

Для пояснения я вынужден здесь кратко повторить то, что пространно рассказал уже в другой моей книге.

В августе сорок первого года 19-я армия, которой тогда командовал Конев, вела успешное наступление на Западном фронте. Я побывал в этой армии, потом посылал туда наших спецкоров, в том числе и Михаила Шолохова. Это очень льстило Коневу. Каждый день в газете появлялся репортаж о боевых действиях армии. Но вот вместо сообщения, что наступают войска генерал-лейтенанта Конева, писали «части командира Конева». Цензурные ограничения не позволяли нам назвать 19-ю армию и даже употребить слово «соединения». И вдруг мне позвонил Сталин и без всяких объяснений сказал: «Перестаньте писать о Коневе». Пришлось вымарывать имя командарма из репортажей и даже очерка Шолохова, за что Иван Степанович, и без того недовольный нашими цензурными ухищрениями, совсем обиделся.

И вот ныне, в первую же встречу на фронте, не без подначки напомнил мне ту ситуацию. А за обеденным столом, успев сменить гнев на милость, участливо спросил:

— Ну, как служится? Интереснее здесь?

— Везде интересно, смотря по обстановке, — так я обошел этот казуистический вопрос.

И все же не скрыл от него свое истинное настроение. А суть его была такова. Обстановка в редакции изменилась. Будь там теперь редактор хоть семи пядей во лбу, развернуться ему трудно, если не невозможно. Полосы газеты, как правило, заполняются официальными материалами: приказами Верховного Главнокомандующего о взятии городов и салютах, пространными сообщениями Совинформбюро, указами о награждении, постановлениями о новых званиях, хвалебными «письмами» «вождю и великому полководцу» всевозможных организаций. Своих собственных материалов было мало: не хватало места в газете. В эту пору уже не надо было ломать голову над тем, как подать материалы по проблемам оборонительных и первых наступательных сражений. Прекрасный редакционный коллектив не мог, и не по своей вине, так полно и широко себя проявить, как в первые два года войны. И к чему в таком случае редакционные «муки творчества»? Поспевай только за сводками Совинформбюро — пережевывай его сообщения, пересказывай своими словами приказы и указы. Но не каждому по нраву такое спокойствие — к таким я причислял и себя. А главное — считал своим долгом хотя бы в последний год войны принять непосредственное участие в разгроме немецко-фашистских захватчиков и высоко ценил доверенный мне пост руководителя партийной организации и политорганов целой армии! Так я и объяснил все Коневу. Он согласился со мной:

— Если так — то правильно. Здесь интересно…

Осела в моей памяти еще одна из встреч с Иваном Степановичем. Произошла она в дни боев за Кросно, в предгорьях Карпат. Я был ранен и явился на армейский КП с забинтованной головой. Был там Конев. Любил он самолично покомандовать. И вот, увидев меня, спросил, что произошло и как я себя чувствую.

— Все в порядке, — ответил я.

— Точно?

— Точно!

Тогда маршал, показав на карте, на небольшом расстоянии от НП, тонкую нитку шоссе через лесок, попросил — не приказал, а именно попросил — ликвидировать образовавшуюся там пробку. Все застряло, уточнил он, — артиллерия, машины, конница. Посылал туда операторов, но что-то у них не получилось. А очень надо восстановить движение, протолкнуть в первую очередь пушки и двинуть конницу. Подскочи!..

У меня и мысли не мелькнуло — мое ли это дело? Не раз приходилось этим заниматься по собственной инициативе, о чем Конев знал. Захватив с собой находившихся рядом с КП двух работников политотдела, я помчался к указанному леску. Там и впрямь, как сказано поэтом, «смешались в кучу кони, люди». А немцы методично вели по скоплению войск минометный обстрел и особенно густо били по выходу из леска. Водители машин, пехотинцы залегли в кюветах. Машины, повозки застряли на дороге — ни пройти, ни проехать. Артиллерия и конница ждали сзади, под лесом, когда расчистят путь.