Сорок третий

Измучившись бесплодными попытками вскочить в седло, я пошел по лесу, ведя коня на поводу. Не прошел я и половины леса, как, ломая кусты и ветви, передо мною появился мой вахмистр Гладких. Он сидел на огромном вороном жеребце. Вахмистр славился всегда своей щеголеватостью и спокойствием. С одного взгляда Гладких понял, что происходит. Он схватил моего Мюрата за повод и сказал: «Садись!» Я сел, и мы молча поскакали по шоссе. Оказалось, что, когда всадники выбрались на шоссе, они обнаружили мое отсутствие. Кто-то сказал, что я убит. Но Гладких спросил только, в каком направлении была застава, и дал шпоры. Он хотел сам убедиться, что со мной. Так бы он помчался за любым человеком своего эскадрона».

Николай Семенович привел эти воспоминания для того, чтобы образно сказать, каким бы он хотел видеть и наших младших командиров.

24 августа. Вновь появилось сообщение, что наши войска продолжают наступать на харьковском направлении, продвинулись на десятки километров, заняли города и населенные пункты. По их названиям видно, что до Харькова совсем близко.

И вот приказ Верховного Главнокомандующего: «Войска Степного фронта при активном содействии с флангов войск Воронежского и Юго-Западного фронтов, в результате ожесточенных боев сломили сопротивление противника и штурмом взяли город Харьков». Названы также имена командующих армиями и командиров корпусов и десяти стрелковых дивизий, отличившихся в боях за город. Этим дивизиям присвоено наименование Харьковских. Единственное, чего нет в приказе, — сообщения о присвоении названия «Харьковских» танкистам и летчикам. А жаль! Они сыграли важнейшую роль в этом сражении.

О значимости этой победы свидетельствует то, что салют произведен значительно большим количеством орудий и большим числом залпов, чем прежний. Естественно, эта победа освещается в газете очень широко. Целая полоса посвящена откликам на освобождение Харькова воинов наших фронтов, жителей республик и городов и, понятно, особенно горячо видных украинских деятелей. Взволнованно написал Павло Тычина о радости победы: «…Сегодня я узнал, что Харьков снова наш. Какая радость, какая гордость, какая молодость кругом! Неизъяснимым трепетом наполняется сердце… Харьков виден сейчас всему миру, словно высокое зеленое дерево победы, словно на ветру развевающееся красное знамя, непобедимое знамя Страны Советов».

Украинский поэт Максим Рыльский напечатал стихи:

Теплой кровью обагренный.
Злобой черной опьяненный. Ослепленный слышит враг
Гром возмездия святого.
Боевое наше слово,
Правой мести грозный шаг.
Весть идет благая ныне:
Вражьи падают твердыни.
Никнет в прах злодейский бич,
И над милой Украиной
Вешней песнью журавлиной
Прозвенел победы клич.
Как до боли ты знакома,
О земля моя! Госпрома
Величавые черты.
Гордый памятник поэта,—
Воля, что в гранит одета,—
Наша воля, Харьков, ты!..

Откликнулся на взятие Курска и Харькова Алексей Толстой. Любопытно, как Алексей Николаевич оценил весь ход Курской битвы. Это не оперативный разбор сражения, а писательские раздумья, и написаны они, я бы сказал, вольным стилем. Приведу несколько строк:

«Военные и штатские, фронт и тыл с затаенным волнением ждали немецкого летнего наступления… С волнением, думается мне, и немцы ожидали своего наступления. Начальство, конечно, говорило: «Еще одно усилие, и Красная Армия будет побеждена» и прочее, что в таких случаях у них полагается. Но каждый немец понимал, что это — последний крупный ход в игре.

Нельзя считать, что немецкая армия стала уж так слаба к своему третьему летнему наступлению. Нет, она ненамного стала слабее… У них были приготовлены новинки, разные «фердинанды», «тигры», модернизированные истребители и другая пакость… Итак, произошла проверка на деле. Бешеный натиск решающего всю судьбу войны немецкого наступления был подобен удару кулаком о каменную стену. Немезида, по-русски — судьба, сложила из трех пальцев дулю Гитлеру под самый нос: «Выкуси-ка!» Немцам пришлось перейти к обороне, затем — без передышки — к отступлению… контратакуя, контратакуя, контратакуя, потерять Харьков. Черт возьми!»

И — небольшой экскурс в историю: «Когда-то, в давние времена, русские были непобедимы в осаде. Величественные примеры тому: осада Стефаном Багорием Пскова, окончившаяся для поляков конфузней, и осада в Смутное время поляками Троице-Сергиевской лавры, также окончившаяся для врагов наших конфузней. Нынче в осаду хочет сесть немец, а мы не даем ему уцепиться за землю (мертвым — пожалуйста, цепляйся)…»