Сороковые... Роковые (СИ)

   Никто не заводил разговор о своих родимых, больше говорили о морозах, что даже для России казались небывало лютыми. -Намедни вот, воробья нашла на дороге, замерзшего, - сказал Кириллиха, живущая в самой дальней хате. Да, лютует генерал Мороз, а впереди ещё Рожественские и Крещенские морозы.

   В усадьбе время от времени слышался треск - трещали от мороза бревна, но люди, привыкшие к треску автоматных очередей, мало обращали на это внимание. Постепенно все угомонились: спали беспокойным сном измученные женщины и ребятишки, пожилые мужики, спал прислонившись к углу печки пленный печник, только пара пожилых женщин тихонько перешептываясь и стараясь никого не потревожить, потихоньку подкладывали в печку всякие сучки и доски, не давая огню потухнуть.

   А за многие сотни километров от них рвали себе жилы, напрягаясь изо всех сил, солдаты, не пустившие фашистов дальше. И выходили из окружения разбитые,обмороженные, но не сломленные сыны своей огромной страны, и был среди них младший сержант Павел Трещук, ничего не знавший о своих двух старших братьях, служивших в Западном округе, и матери, оставшейся в оккупации. И не ведала Марья Ефимовна, что жив её младшенький, только изболевшееся сердце верило и надеялось, что хоть один из троих жив!

   - Числа пятнадцатого за ней пришел Еремец, светивший желто-синим фингалом: -Ефимовна, в комендатуру тебя вызывают.

   -Зачем это?

   -Не положено мне говорить, айда быстрее, Шомберг ждать не любит!

   Гриня с Василем тревожно смотрели на неё. - Ничего, вечером Стеша придет, - она поцеловала их и пошла.

   Провели сразу же к Шомбергу, рядом сидел переводчик, но Шомберг пожелал сам говорить: -Ты есть учительница?

   -Да.

   -Немецкий командований желает учить русских киндер в школе. Германия дольжен быт грамотный тшеловек, после Нового года начинайт учить всех .

   - Где? В школе солдаты размещены, клуб сгорел.

   - Герр комендант приказал занять пустующий дом Шлеп... как это?

   - Шлепеней?

   -Я, я, мудрёный фамилий!

   - Но дом полуразрушенный, как же в такие морозы?

   - Выделяйит мужьики для ремонт, ремонтирен петшка и начинайт.

   -Добавил что-то по-немецки, и переводчик сказал: - Не пытайтесь уклониться, детей всех перепишут, кто не будет ходить учится, будут наказаны и родители и дети. Вам будет выдаваться плата в немецких марках, Германия заботится. Собирайте по домам тетради, учебники вам доставят из управы, также из управы пришлют все необходимые планы и программы. Идите!

   Дома Ефимовна сказала: -Ребятки, немцы хотят открыть школу.

   -Где, Ефимовна, там же хрицы?

   -В доме Шлепеней, Гриня не мечтай, сказали, всех перепишут, кто не будет ходить, накажут и детей, и родителей, давай не будем проблемы лишние себе создавать. Ты лучше пробегись по одной стороне улицы, по ребятишкам. Пусть все даже листочки от тетрадей соберут, а по другой я с Василем пройдусь, только умоляю, поаккуратнее.

   И таки нарвался Гриня на Бунчука. Выскочив из дома Лисовых, он почти врезался тому в живот. -А-а-а, Никодимовское отродье, я ж предупреждал, мне на глаза не попадаться!

   -Я и не попадался, - шмыгнул носом Гриня, - немцы... это... велено в школу итить, вот я по дворам и мотаюся, тетрадки, ручки собрать штобы.

   С другой стороны улицы бежала Ефимовна: -Викентий, не трогай мальчишку, мы с ним по приказу Шомберга ходим по домам, оповещаем о занятиях в школе.

   -Я и не трогаю, только вот пиночину отвешу. Для прохвилактики, - он хотел дать Грине пинка, размахнулся и ...

   - Хальт!!

   Бунчук тут же приставил ногу к ноге и поклонился: -Доброго здоровьица, Вам, господин Краузе!

   -Викентий, - как-то слишком ласково проговорил Карл Иоганнович, - я тебя предупреждал, не трогать внуков моего фройнда Никодима?

   -Да, Карл Иоганнович!

   -Может, мне рассказать Фридриху про..?

   -Што Вы, што Вы, я... больше не прикоснусь к этому гаден... ребятёнку, не надо Фридриха Карловича беспокоить, ни в коем разе.

   -Я тебя предупредил, - сменил ласковой тон на лающую речь Краузе, - больше повторять не намерен! -А ещё одна овца пропадет, пойдешь вместе со своими пьянчугами в гестапо.

   Бунчук униженно кланялся, пряча пылающие злобой глаза... И краснюки-коммуняки хреново и эти... тоже не лучше! И хорошо, что успели замести следы - пропили овечку Краузе третьего дня, а вот не пойман... - подумал он.

   Новый год даже немцы встретили уныло, такому настроению способствовали непрекращающиеся морозы. Ефимовна, Стеша и ребятишки сидели при свете лучины пригорюнившись и про себя истово желали и молили, чтобы скорее вернулись наши, а у Гриньки щипало в носу, он боялся разреветься, так нестерпимо хотелось оказаться возле батьки и услышать его глуховатый голос: "Ну, сынок, как дела?"

   -Батька, батька, чаго ты поделывашь, жив ли?

   Батька же в это время полз по заснеженному полю, проведя со своими разведчиками успешный захват пленного, и гнал от себя мысли о семье, надо было незаметно переползти линию фронта, а там, в землянке, можно будет и подумать и мысленно обнять своих дорогих. Стукнули в дверь, потом торопливо забарабанили, Стеша взяв полено пошла в сенцы. -Кого несёт?

   -Стьеша, дизе ихь, Ганс!

   - Чаго тебя черти носять?