Сороковые... Роковые

— Все в порядке, легко ранен Грачев, отправили в медсанбат, прибыло пополнение, аж три орла! — ухмыльнулся старшина. — Два совсем салаги, а один командир партизанского отряда где-то в ваших краях воевал, и ещё, товарищ старший лейтенант, Вам тут… — старшина что-то взял из шкафчика, — Вам тут почты много!

Родион задрожавшими руками взял аж пять писем, посмотрел, от кого, и поднял на Антипина неверящие глаза:

— Живы, Федотыч, живы мои!

— Здорово, товарищ старший лейтенант! — Я пойду, на улице прочту, а ты минут через сорок построй всех.

Родион вышел на улицу, прошел в глубь рощицы, было там уютное местечко — полюбилось всем сидеть на поваленной сосне, мужики быстро приделали спинку и получилась лавочка.

Родион читал подписи:

— Крутовы Г. и В. - сыны, значит, похоже, Василя почерк, у Гриньки-то как у батьки, ничего не поймешь. Пинич М.Е. — Марь Ефимовна, Миронова С. - это ещё кто?

Взял плотный конверт, осторожно раскрыл его:

— Какая-то газета со статьей, про сельчан, видимо?

Развернул и завис — со снимка не него напряженно смотрели его сыновья… худые, повзрослевшие и с такими взглядами… много повидавших людей.

— Ох, ребятишки мои, как вам досталось!

Прочитал статью, покачал головой.

— Надо же, партизаны мои!

Начал читать письмо:

— С огромным приветом и низким поклоном к тебе, батька наш, Родион Никодимыч, твои сыновья — Григорий и Василий. Сообщаем, что мы живы и здоровы, чаго и тебе желаем. А матки нашей, Глафиры, уже два года как нету — убил хвашист с самолета, ваккурат, кагда дед Никодим только исчез.

Родион ошарашенно перечитал это опять… заныло сердце. Его славной жены оказывается уже столько много времени нет на свете и батя пропал…

— Но мы, батьк, живы, живем с Евхимовной у нашей хате. Ейную разбомбило, она получила у сорок первом годе две похоронки, а Пашка пропал, от и живем усе, ешче Стешка с нами, у ней на Степана тоже была у самом начале войны похоронка. Василь, як матку убило, совсем онемел, не гаворил до твоего письма, а што долго не отвечали тебе, письмы усе враз принясли. Батька, я так рад, што ты живой. Я шчас за помощника бригадира, а бригадиром у нас Стешка. Мужиков нема совсем, одни бабы и деды, но мы, бать усе Краузевы поля успели распахать и засеять. Батьк, пиши нам, мы завсегда ждем твои письмы. Остаюся твой сын, Григорий Крутов.

А дальше писал Василь о том, что у них все хорошо, только вот по батьке сильно скучают и ждут яго. Посидев, покурив, открыл треугольник Ефимовны.

Та подробно написала, как жили в оккупации, как помогал Леший, как пытался мстить ребятишкам, особенно Грине, Бунчук — сволочь недобитая, как Еремец и Гущев встречали немцев с караваем, как работали у старого Краузе. Жалилась на Гриньку, что курит и сквернословит, хвалила Василя, а Родион просто слышал негромкий голос учительницы.

Вздохнув, взглянул на часы, бережно свернул треугольники и конверт — где только нашли его для того, чтобы статью прислать, и пошел на поляну, где уже выстроились его орлы.

— Здравия желаем, товарищ лей… старший лейтенант!! — заулыбались его верные орлы.

Родион мазнул глазами по двум молоденьким невысоким парнишкам, — пополнение.

— Представьтесь?

— Рядовой Курицын Иван! — проговорил первый.

— Откуда такой бравый?

— Саратовский, товарищ старший лейтенат, работал трактористом в колхозе.

Родион кивнул второму:

— Бушуев Петр, Горьковский, детдомовский, специальностей много.

— Ишь ты, шустрик какой!!

Родион превел взгляд на третьего из новеньких, высокого мужчину, тот как-то пристально-напряженно смотрел на него…

— Знакомый какой-то? — промелькнуло у Роди, а мужик сказал густым басом:

— Михневич Афанасий, бывший командир партизанского отряда «Диво».

— Ишь ты, и где это Диво партизанило?

— Орловщина, знаменитые Брянские леса.

— Это в каких же местах-то? — встрепенулся Родион. А Михневич как-то враз улыбнулся и сказал:

— Извините, не по-уставному, Родион Никодимыч, я ж Березовский.

И тут до Родиона дошло.

— Панас? Панаска?? — Он рывком преодолел два шага, и они крепко обнялись.

— О, командир земелю встретил!! — громко проговорил Горбунов. — Дело хорошее!!

А Родион, расцепив руки, разрешил всем разойтись, сам торопливо спросил:

— Моих видел?

— А как же, они же с Лешим самые лучшие разведчики у моем отряде были.

— А мне только сегодня письма отдали от них, вот и газетку прислали.

— Товарищ старший лейтенант, нам газетку-то не покажете? — поинтересовался старшина.

— Да, только поаккуратнее!! — он передал старшине газету с портретом сынов, а сам тормошил Панаса, расспрашивая обо всех и всем.

Разведчики осторожно и бережно читали газетку, вглядывались в серьезные лица пацанят и удивлялись, что такие мелкие, а уже заслужили награды.

— А младший-то чистый батя, — переговаривались они, не мешая командиру разговаривать с земляком.

Много узнал Родион о жизни сельчан в оккупации, расстраивался, хмурился, переживал, смеялся над проделками отца и полностью пошедшего в него старшего сына, но была откуда-то у него твердая уверенность, что жив его неугомонный батька.