Сороковые... Роковые

— Вот Вы какая, фрау Варья — любовь всей жизни моего фатера. Позвольте Вас обнимать? — Он осторожно приобнял Варю, а потом изумленно уставился на её уже заметный животик, сначала не врубился, посмотрел на её лицо, опять на животик, и вдруг до него дошло:

— Ва… Варья, дизе… — он не находил слов, — … это… то, что я могу думат? Майн фатер — ист фатер этот киндер??

— Да!

— Майн Готт! — немец часто заморгал глазами. — Это есть невероятно!!

— Проходите, Николас, разговор будет долгий, давайте за стол сначала!!

— Найн Николас — меня фатер и Пауль Колья звали, и для вас я — Колья.

Накормив мужиков, пошли в зал вести долгие разговоры. Николас приехал с драгоценными для Герберта рисунками — он после войны, уже не опасаясь никого, нарисовал много Вариных портретов, по памяти, все эти рисунки бережно хранились в семье.

Варя принесла фотографии из того времени, вот и сидели оба с глазами, полными слез. Варя ахала и утирала бегущие слезы, узнавая себя на каждом рисунке. Она на них выглядела неправдоподобно счастливой, на одном только рисунке она была нахмуренная и печальная.

— Фатер говорил — в день расставаний.

Николас бережно гладил рукой фотографии своего молодого и счастливо улыбающегося отца:

— Он такой редко быть, все больше закрыт! — печально вздохнул сын. — Но как я счастлив, что Вы есть и я увидеть Вас.

Долго говорили обо всем. Варя рассказывала о молодом Герби, Николас о совсем взрослом фатере. Он рос с дедом Руди, который тоже часто и тепло вспоминал Варью-Барбару, а ещё у Николаса был дед Конни — Конрад, который жил в Швейцарии, внук каждое лето жил у него, уже в восемь лет лихо умел кататься на горных лыжах. Одно время подумывал о профессиональной карьере горнолыжника, но надо было продолжать дело отца и дядь Паши. У Краузе были две дочки — ни одна не пошла по стопам отца, вот и пришлось Ники отдуваться за всех. Но лыжи он и сейчас не бросает.

— Вот приедете ко мне, будем с Даня осваивать горные лыжи, да и маленькому фон Виллову тоже предстоит научиться!!

Их фатер — Герберт даже получше многих молодых лихо скатывался с крутизны.

Николас прилетел на три дня, но узнав про ребенка, развил бешеную деятельность, повезли с Данькой сразу же делать Варе загранпаспорт. Затем Николас долго и дотошно разговаривал с гинекологом, уточнял все нюансы Вариной беременности, попросил сделать все выписки из карты для того, чтобы немецкие коллеги могли посмотреть более ранние результаты наблюдений, а вечером огорошил их с Данькой.

— Варья, тебе надо стать моя жена.

— Зачем? — недоуменно спросила Варя.

— Твой киндер-есть сын майн фатер, надо обеспечивайт его жизн, надьёжно, официально он будет фон Виллов и наследник своего отца и брудер, то есть брат. Я ест не молодой, дети у меня нет — официально он будет майн син или медхен, и имя ему будет как и фатер — Герберт. Я не стану настоять за переезд аус Дойчланд, но малиш будет фон Виллов, как то и должен быть!! Варья, надо думать, Даня, помогайт в решении. Когда я есть волновался, путаю слова, но самый лучший вариант — мой.

— Я не знаю… — растерялась Варя. — Надо подумать, созвать своих, ум хорошо, а шесть лучше.

— Гут! — кивнул Николас, не допуская мысли, что его малыш или малышка будут какие-то Ушковы — только фон Виллов, иначе фатер его не простит.

— Но, Николас, как ты объяснишь своей жене?

— У меня нет жена, была фрау, но ушла к молодой манн, я есть один.

Варя созвала своих всех на разговор. Мужики, особенно Гончаров и Николаич, дотошно выспрашивали Коляна — тут же окрестил так его Игорь, обо всем, тот и злился, и смеялся, и восторгался:

— Я много знайт русские люди, но вы есть особенны, немного не такие.

— Это потому, что мы в том времени побывали, сильно наше мировоззрение изменилось после всего увиденного и пережитого. Сам понимаешь, лихое было время.

— Да, фатер иногда загте, но не много, грустны был сразу. Теперь я понимайт! Варья есть не-на-гля-дная для фатер.

Посидели, поговорили ещё и сделали все однозначный вывод:

— Надо соглашаться на такой вариант, Варюх, для ребенка — это как подарок с небес, кто знает, как масть пойдет, сколько ты проживешь и Колян. Да и его в любой момент может какая-нибудь ушлая молодка окрутить, сама знаешь, седина в бороду, она покоя не дает, а тут все останется Гербертовичу, да и в нашей непонятной и непредсказуемой жизни у пацана будет копейка на учебу, на семью. Мы же не дадим ему вырасти мальчиком-мажором, сказали уже тебе — все в крестные пойдем. Да и родишь в браке с немцем — запишешь его Гербертом, там это имя привычное, — рассуждал Ищенко.

— А если девочка?

— Гербертиной покличем! — засмеялся Игорь. — Вот поедешь с Коляном, обследуешься еще раз, мало ли, для подстраховки. Не, вариант замечательный, твой сухостой — мужик, не зря аналитиком был!

Вот и договорились. Данька идет в конце июня в отпуск, и они сразу летят в Германию, в Ганновер, а там по ходу дела, если патологии нет, значит, Колян везет их в Швейцарию, в домик деда Конрада. Посмотрят заодно и Швейцарию, интересно же.

Николас улетел нагруженный русскими хлебосольными фройндами как езел-осел.