Сороковые... Роковые

— Точно, Николаич! Если суждено вернуться нам, жена тебя не узнает, скажет, вали отсюда, аферист. А у меня мамка-паникерша. Небось вся уже изрыдалась… Да и жениться вот собрался, — задумчиво произнес Игорь, — эх, невезуха. Что такое не везет?

— Не везет, это когда руки или ноги оторвало снарядом, или в плен, суки, раненого, — буркнул сидевший тут же Серебров, — остальное все, наоборот, хорошо, живой — значит, ещё этих гадов покрошу!

И увидев, как вскинулись Иван и Сергей, махнул рукой:

— Да не суетитесь вы! Понял я, что вы не отсюда — много чего в вас настораживает, вон одежда, вид у вас непривычный, вы такие… как бы это сказать… видно, что не хлебанули вы войны — не видели бомбежек и отступления. Слов много непонятных: мобила, комп, интернет, — с трудом произнес он незнакомое слово, — но вот после песен понял я, что вы наши, что ни на есть — русские, а откуда вы — не столь важно, лишь бы этих сук побольше уничтожить.

— А и верно, — прогудел Леший, — раз ты такой внимательный, чего уж скрывать, пока мы все в одной каше будем вариться. Матвейка тоже такой догадливый?

— Да, мы ещё вчера обратили с ним внимание на… — он задумался, подбирая подходящее слово, — необычность ихнюю. Но трудно представить вот, например, Игоря, засланным фашистами.

— Но, но, но, ты это не очень, я ведь не посмотрю, что ты худой и кашляешь, за такие слова и схлопотать можно! Моя бабуля Орденом Славы третьей степени награждена и медалью «За боевые заслуги», не считая там всяких юбилейных, за спасение раненых.

— А какие ещё награды давали нашим? — заинтересовался подошедший Матвей.

— Много чего, солдатам самые почетные — Ордена Славы трех степеней, ну, это как в царской армии был Георгиевский крест, медали: За Отвагу, За Боевые Заслуги, звездочка конечно, самая высшая — Герой Советского Союза, то есть. А у военачальников — там «Орден Победы» с брильянтами, ещё ордена Суврова, Кутузова, Нахимова, медали всякие: за оборону Москвы, Ленинграда, Киева — ещё города, потом за освобождение Праги, Будапешта, за взятие Берлина, за победу над Германией, а уже осенью сорок пятого японцы нарвались. Там совсем быстро их уделали, — добавил Иван-большой, — кстати, георгиевская ленточка сейчас у нас повсеместно, на день Победы — все стараются приколоть или прицепить на грудь.

— А мелких пацанов и девчушек в военную форму родаки одевают, прикольно, идет такой карапуз в гимнастерке, галифе и пилотке и цветочки дедам дарит.

— Что такое прикольно?

— Ну, смешно, любопытно.

— Вот, таких словечках и засыплешься ты, Игорек, — проворчал Сергей.

— А меня туда не пустють, рожей не вышел, блин. Эх, а я бы поглядел на этих вояк.

— Эти вояки пока что, на коне, пол Европы под ними, а у нас ещё Сталинград впереди, — проговорила Варя.

— А что Царицын-Сталинград? — заинтересовался Леший.

— Если совсем коротко, то все лето наши будут отступать, допятятся до Сталинграда, а там упрутся, город разрушен будет до основания, Волга будет гореть от горючего, но к концу года начнут гады получать по зубам, итальяшек под орех разделают наши, к новому году вся шестая армия под командованием Паулюса, вроде, фельдмаршал он? Да, точно, — попадет в окружение, в январе сорок третьего сдастся в плен, и в Германии будет трехдневный траур. И станет эта Сталинградская битва началом конца фашистов, потихоньку-помаленьку начнут наши зубы им выбивать, летом, в июле будет Курская битва, вот там окончательно станет ясно, что будет им… — Варя замялась, подбирая слова. — Большой трындец! — дополнил Игорь.

Леший, Ваня-младший, Матвей и пацанята слушали их, затаив дыхание, как какую-то чудесную сказку…

— Господи, дожить бы до сорок пятого, до Победы! — Как-то торжественно сказал Леший. — Вот я-кадровый офицер царской армии, много чего видевший в эту дурацкую революцию, волею судьбы оставшийся здесь, не уехавший в эмиграцию, хотя была возможность, живущий здесь под неусыпным надзором гпу-шников, сильно не любящий коммуняк, и как нормальный русский человек, мечтающий сейчас только об одном, чтобы как можно больше уничтожить этих завоевателей, третий рейх или как там ещё! Сидели бы в своем Дойчлянде, сколько горя и крови на их совести… Слушаю вас, и душа распрямляется, опять повторюсь — велик русский народ! Неважно, кто ты по национальности: грек, татарин, калмык, казах, самоед, осетин — все мы Русские, и нет такой силы, способной сломать нас! Ещё Федор Тютчев больше семидесяти лет назад сказал: «Умом Россию не понять! Аршином общим не измерить! У ней особенная стать, в Россию можно только верить!»

Утром ушел Леший с ребятишками, а оставшиеся мужики сноровисто стали обустраиваться: рубили отмеченные ещё с осени хозяйственным Лешим погибшие деревья, аккуратно обрубали сучки, укладывали в штабеля стволы и стволики-работа кипела. Ивана-маленького, как слабого, определили Варе в помощь, а он и рад был помочь женщине, которая дала ему одну чудную таблетку — капсулой называется, и мучивший его всю зиму жуткий кашель заметно ослаб. Варя улыбнулась радостно, сказав, что пара-тройка этих капсул поставит его на ноги.