Сороковые... Роковые

— Осталось, как вы говорите — ночь простоять и день продержаться. А там наши осенью придут. Голодно, конечно, будет, но зато без этих! Знаешь, Варь, я вот коммуняк с трудом перевариваю, но после хрицев они все же роднее кажутся. Не доживу я до светлых дней, годы мои немалые, но одно мне душу будет греть всю оставшуюся жизнь, я-то знаю, что не будет гегемона в будущем. А за такое можно и потерпеть, да и царя-батюшку в святые возведут, справедливо. А страдания… что предстоят Родине нашей? Когда в Рассее-матушке было тихо-спокойно? Планида у неё такая!

С последней операции вернулись не все — напоролись на полицаев, за каким-то шутом болтавшихся у небольшого леска, проскользнули уже было мимо, да запнулся Каримов, наделал много шуму, те и пальнули, Каримова — сразу, Климушкина в ногу и Игоря в бедро.

Варя выгнала рыдающую Стешку и вместе с Полюшкой и помогающим им Севой начала осторожно разматывать промокшие от крови тряпки на ноге у Климушкина. Тот скрипел зубами, а Варя, в той жизни бледневшая от маленькой ссадины на коленках у сына, тут абсолютно спокойно разматывала и приговаривала:

— Потерпи чуток, если совсем невмоготу — поматюгайся, помогает.

— А ничего, ты выдержишь?

— Э, милок, я вот девять месяцев назад многого про себя, оказывается, не знала…

И Климушкин, этот молчаливый, немногословный мужик, выдал… Ох, как виртуозно он матерился, похоже, ни разу не повторившись. Он замолк, когда Варя отошла, а им занялась фершалка Поля. Перевязанный, бледный Игорек, засыпая, восхитился:

— Да, могуч русский матерный! Я всегда думал, что лучше меня мало кто может, а тут, против Климушкина — я так… первоклашка!

! — Спи, первоклашка, — погладила его по щеке Варя, — набирайся сил! Все ходили мрачные. Панас, доверивший этот рейд Ивану младшему — сам подпростыл, температура держалась пару дней, и мужики просто не пустили его — переживал жутко.

— Вот, из-за неосторожности одного столько бед, сам погиб и двое ранены, эх, одно утешает — всех этих сук положили!! Воздух чище станет.

Стешка не отходила от Игорька.

— Стеш, спит он, ты про малыша подумай. Ты волнуешься, и ему там плохо, ложись вон придремни! — ругалась на неё Варя. — Не хватало ещё раньше срока родить, или совсем выкинуть!! Ты понимаешь, что недоношенный в наших условиях — не выживет?

Стешка покивала головой, соглашаясь, прилегла на свободный топчан.

А Климушкин слабым голосом позвал:

— Варя, подойди-ка!

— Да, Климушкин?

— Борис меня зовут! Ты извини, что я так ругался, это чтобы боль заглушить, так-то я редко дозволяю.

— Да не переживай, что мы, не поняли что ли? Вон, Игорь как восхищался.

— Варя, я, это, давно к тебе присматриваюсь, если выживем, война все одно закончится, наши вон как в Сталинграде дали этим… Варя, тогда давай поженимся, и увезу тебя я в Лугу. Знаешь, какой у нас красивый город? Согласна ли?

— Ох, Боря, пол-Европы пока под ними, когда ещё до Берлина дойти солдатикам удастся? Давай не будем загадывать раньше времени. Ты поправляйся скорее.

— Я все равно от тебя не отстану, — пробормотал Климушкин.

— «Ох, только вот симпатии мне и не хватало! — подумала Варя. — Вот ведь и раненого обижать нельзя, и надежду подавать — тоже… Выжил бы, уцелел бы, жених!»

А больше всего на свете Варя молила Бога, чтобы уцелел её такой неожиданный, ставший безумно дорогим и любимым, немец-перец-колбаса — Герушка!!

Игорь злился, пытался скакать на одной ноге, Варя ругалась на него, Стешка дергалась — из-за срока родов, из-за раны Игоря, и Варя пошла к Панасу, долго с ним разговаривала, доказывала, и отправили Стешку к Лешему, в дальнюю сторожку. В сопровождение отрядили Женьку, который так и подкашливал, а Варя напирала на то, что светлую голову надо сохранить, что одаренный мальчик в мирное время ой как много пользы принесет стране.

— Но, Варь, наши прийдуть, у армию жа…

— Панас, я точно говорю — с его легкими не будет он в армии, первый же врач услышит его хрипы, их же без слушалки можно услышать.

Панас подумал-подумал и согласился с её доводами. Стешка сначала повыступала, но потом, послушав Варины разумные слова, согласилась, что ей и маленькому, будет удобнее в домике с теплой печью, чем в землянке с коптящей буржуйкой. Стешка уезжала с Лешим спокойно, а Игорь… тот сходил с ума, понимая, что может так случиться, что никогда больше её не увидит и не узнает, кто у него родился. Но ведь не скажешь же такое женщине на сносях, там, правда, ещё два месяца оставалось, но все равно, срок не маленький.

— Варь, — присев рядом с ней на лавку, Игорь приобнял её за плечи, — вот сучья судьба, скажи, вот за что нам такое?

— Кто бы знал, Игорек, кто-то там наверху экспериментирует судьбами нашими… — горько усмехнулась Варя. — А с другой стороны… знаешь, я так рада, что среди нас семерых, сюда попавших, ни одного гнилого не оказалось, а ведь могло и так быть, что слабаки куда-то не туда поперли?