Sorry, no preview (стихи 1993-2013)

там тоже корабли (и список вот остался),

шаланды полные – но тут программный сдвиг,

и следует сплошной поток конфабуляций...

Петляет по холмам в просроченной траве

(но, строго говоря, он тупо смотрит в google)

и ищет, приставляя трафарет,

прямоугольный дом и левый верхний угол,

и движется – скорей всего по кругу.

А берега пусты. Итаки больше нет.

(01.08.2009)

Ни горького, ни сладких...

Ни горького, ни сладких нас с огнём

не разглядеть у времени в кармане,

оно приходит разными ногами,

и в то же время пятится в проём.

Мысль сплюнута и сгинула на дне,

чтобы вернуться в рот фабричной пулей.

Мы только что за угол повернули

и тени раскидали по стене...

Оснеженного города вокруг

по кольцевой рванёшь, что мочи было,

и сам себе зарядишь лбом в затылок

и впереди увидишь этих двух,

и круг замкнётся. Вырвешься потом,

взлетишь, но вряд ли сможешь вставить слово...

Увидишь тело, бывшее основой

существованья шляпы и пальто,

дивана, кресел, вони здешних мест,

и мелочью в кармане звякнешь грустно...

У нас есть очень длинное искусство,

и жизнь, но это очень brevis est.*

*«Ars longa, vita brevis est» – искусство долговечно, жизнь коротка (лат.) Прим. сост.

(15.07.2009)

13

Глядя в оба, вполне вероятно, скользнув по ушам,

за затылком скрестить окуляры в сияющий фокус,

и не встретиться взглядом в парадном. Ускоривши шаг,

простучать по ступенькам, слетев в перевёрнутый конус

нежилого двора, обнаружить себя за столом

со старухами в чёрных жабо и дырявых перчатках,

симметрично рассаженных за бесконечным лото,

и потом убежать, унося этот ад на сетчатке.

И потом убежать на пустырь, где пустырь и дерев,

и прохладной реки не видать под ногами. Заплечный

воздух склизок и глинист, и только припавши к дыре

между чёрных корней, услыхать щебетание певчих,

стук опавшего яблока, шорох земли, где земля,

босоногую звонкую россыпь над влажной травою,

и заметить, взглянув на летящего кверху червя,

что зарыт точно статуя, видимо, вниз головою.

Отошли поезда, и отставших попросят пройти –

все, попавшие в огненный фокус, в стальную облатку:

пехотинец в парадном строю спотыкается и

продолжает идти, но уже по нездешней брусчатке,

аматёр-серфингист, шутки ради назвавшись «никто»,

отправляется в вечный круиз, где успев примелькаться

чередуются даты, старухи играют в лото,

и одна голосит беспощадным фальцетом: 13.

(01.07.2009)

Старт

С оконного стекла стартует муха.

Стартует дождь с обратной стороны.

Создатель смотрит в линзу Левенгука,

внизу петитом набранные мы,

прихваченные влёт киношным фризом,*

зависли в 3D-вакууме. Бог

потрёт глаза и отодвинет линзу.

Стартует муха, ready-steady-go:**

и карусель завертится, и глобус

обрящет ось, прольётся жидкий кэш

прольётся нефть из-под апсид, автобус

взорвётся в Хайфе, тронется кортеж

от Спасской башни в сторону Уолл-стрита,

Спаситель, человеков возлюбя,

увидев свет в районе Газа-стрипа,

успеет лишь понять: земля-земля,

над стадионом пронесётся «вау!» –

послушный шест, тугая тетива –

выбрасывая ноги буквой «фау»,

взлетит над планкой Исинбаева.

А пастушок с подгнившими губами,

как трубочкой коктейльною, дудой

высасывает дождь и папу с мамой,

и муху, и стекло, и нас с тобой.

*здесь, фриз – замирание в немыслимой позе, например в прыжке или в виде танцевальной стойки на руках, голове, плече. Прим. сост.

**Ready-steady-go – На старт, внимание, марш! (англ.) Прим. сост.

(23.06.2009)

Сергею Чернышеву

из сумрачного рта, где урские руины

(что бродский Парфенон), разъятые мосты,

придушенная снедь с обрывком пуповины

и в параллельный сад обваленный пустырь,

и кружевная смерть

и кружевная смерть, которая всё туже

фиксирует язык на нёбе, там где бох,

и адская швея сшивает душу с кожей,

и дышит за щекой иеранимый Босх:

теперь ты тоже я

теперь ты тоже вхож, оставь её... и welcome!

курильщик у окна безумно хочет жить...

из сумрачного рта выпрыгивает белка,

шасть в сторону – и нет, держи её, держи...

шаг в сторону и тьма

(10.06.2009)

Интерференция

1.

Галлюциногенный полдень в окрестностях Вавилона

шевелит ландшафтом точно клопы – обоями.

Раскачивается кувшин на окне в столовой,

взвешивая перспективы... Переменив обойму,

оберлейтенант Штерн щёлкает зажигалкой,

сплёвывая дерьмо, доминантой гранатомёта

вдавлен в мамаев пах, прикуривает: Пожалуй,

Волга поглотит Рейн и... Шайссе, она проглотит...

2.

Скажем, Удмуртия, утро, рожденье бога:

сходу малюет звёзды, кометы, пульсары, о-да, пульсары!

землю, луну, Удмуртию, тут же сбоку

улицу имени, ящики со стеклотарой,

мать-проводницу, станцию Бологое,

папу – зачёркнуто, дядю Олега с водкой,

церквы с крестами, спасителя с бородою,

кремль, Москву, президента в подводной лодке.

Далее бог начинает расти, резвиться:

ясли, детсад, средняя школа №,

дети, семья, работа, распяли, спился,

пенсия, внуки, простата, зашился, помер.

3.

Вечер, Ижкар, Удмуртия, привокзальная пьяцца.

Или утро, Париж и улица Коминтерна.

Или Ур, середина нисана – не очень ясно,

где и когда – щёлкает зажигалка Штерна.

Вскрикивает во сне богородица-проводница,

трескаются яйца в гнезде у рухов,

Сарданапал совершает самоубийство,

дядя Олег роняет стакан на кухне,