Сорвать банк в Аризоне

— Что я знаю, — нехотя ответил Сэм, — остается при мне. А вот почему ты на свободе — это и в самом деле непонятно.

— Потому что у них нет никаких доказательотив меня, — твердо сказал я. — А я, наоборот, могу доказать, что я в это дело не замешан. У меня есть железное алиби на прошлую ночь.

Я замолчал, ожидая, вопроса Сэма, какое алиби я имею в виду. И я уже решил, что не стану говорить ему об Инке — скажу просто: женщина, как я сказал вчера Стьюарту. Но Сэма мое алиби не интересовало. Вместо этого он проговорил:

— Значит, у тебя все в порядке. У тебя есть алиби, и ты не виноват. Полиция не имеет к тебе претензий, верно? — Я кивнул. — А что делать мне? Кто-то же все-таки украл эти миллионы, и притом через компьютеры, установленные у меня в отделе. В этом полиция не сомневается, верно? — Я опять кивнул. — Значит, у них виноватым буду я, если ты не виноват.

— Постой, Сэм, — запротестовал я, — а причем здесь ты вообще? Ты же не обязан лежать ночью поперек нашей двери и никого не впускать. Это как раз полиция виновата, что не предусмотрела такого случая. Это они пусть отдуваются за провал в системе безопасности.

— Да, Лио, — усмехнулся Сэм, — ты все-таки наивный человек. Ты думаешь, полиция так и скажет — это, мол, мы сами . Нет, такого не будет. Вот ты говоришь, что тебя уволили несправедливо. А почему они должны быть справедливы ко мне?

В голосе Сэма послышалась настоящая горечь, и мне стало его жалко — он-то оказался под ударом и вовсе ни за что. Поэтому я заговорил другом.

— Сэм, — сказал я, — ты преувеличиваешь. Меня вчера целый день трясли и лейтенант Санчес и ФБР, и я думаю, что скоро они выйдут на настоящего виновника. Тогда никаких претензий к тебе больше не будет. А вот меня назад на работу не так или иначе.

— Да, — согласился Сэм, — это верно. В этом смысле тебе еще хуже, чем мне.

Я почувствовал, что Сэм смягчился, и в нашем разговоре настал подходящий момент, который нельзя пропускать. Я честно признался, что использовал рабочий компьютер для связи со своим счетом в «Фиделити» — не такое уж большое прегрешение, — и объяснил свою проблему: мне нужно еще хотя бы раз подключиться к этому счету. Если Сэм захочет, я могу это сделать в его присутствии — мне скрывать нечего. Разумеется, я не говорил, откуда взялись деньги на счете и сколько их там — в Америке нет ничего более неприличного, чем спросить кого-то, сколько у него денег, и я знал, что Сэм этого не сделает.

Он и не спросил. Сэм вообще ничего не спрашивал, не перебивал меня, а только слушал. Когда я закончил, Сэм резюмировал:

— Значит, ты хочешь, чтобы я разрешил тебе еще раз нарушить правила, но уже под моим контролем? Ты знаешь, что лейтенант Санчес уже звонил мне сегодня насчет тебя? Он хотел узнать, правда ли то, что ты отвечаешь за программы по связи бухгалтерии с банком, и надо ли их отлаживать каждый день. Я сказал ему, что да, эти программы под твоим наблюдением, а как часто их надо прогонять — тебе должно быть видней самому. Я сказал так потому, что я не очень верю в то, что ты преступник. Но сейчас ты просишь слишком многого. Я не могу на это пойти. Я не могу рисковать своим положением, особенно сейчас, когда оно и так пошатнулось.

— Но, Сэм, — обескураженно сказал я, — ведь у тебя как раз положение очень прочное. Ты отличный программист, хороший руководитель отдела — кто тебя тронет? Мало ли что могло случиться — подумаешь! Почему ты так боишься?

— Я вижу, ты и в самом деле не понимаешь, — сказал Сэм. — Придется разжевать тебе это поподробнее. Ты давно живешь в Америке?

— Семь лет, — недоуменно ответил я, — а что?

— И где ты жил? Все время в Чикаго?

— Да, — подтвердил я.

— А я в Америке родился, и знаешь где? В городе Гармония, штат Миссисипи. о таком?

— О штате?

— Нет, о городе. Можешь не отвечать, ясно, что не . Никто не , кроме тех, кто сами там живут. Представь себе лес — на мили вокруг густой хвойный лес из огромных деревьев. Посередине леса прогалина, мили две в длину и милю в ширину. Через прогалину идет дорога, по ней лесовозы вывозят срубленные стволы. Вдоль дороги — город Гармония, тысяча пятьсот человек. Домики, магазинчики, школа, церковь. И все люди в городе — черные, ни одного белого. Знаешь, почему? Потому, что белый человек не будет жить в этом городе — кроме лесоповала, никакой работы нет. И даже лесорубы — а они-то как раз все белые — живут не в городе, а прямо в лесу, по нескольку недель в своих вагончиках. Это одна причина. А вторая — потому что черному человеку на Юге трудно жить среди белых. Вот он и остается жить в таком городке, если сил не хватит уехать подальше — на Север или на Запад.

— Обожди, Сэм, — сказал я растерянно, — тебе, конечно, видней, но ведь сегрегация на Юге давно кончилась. А в Чикаго, если правду сказать, у черных, пожалуй, прав, чем у белых. Не дай Бог попадешь в какой-нибудь конфликт, где замешаны черные — сразу тебя обвинят в расизме.