В двустороннем смысле проблема коридора становилась тупиковой для обоих претендентов на обладание этим отрезком суши: одни не в состоянии были примириться с его потерей, но еще не имели ресурсов вернуть ее силой, другие не могли согласиться на возврат и даже располагали возможностями для военного отпора в случае наезда на коридор. Последующее время со всей очевидностью засвидетельствовало, что ее решение фюрер нацистов видел в ином контексте, выходившем далеко за пределы злополучного для немцев отрезка суши. Дальнейший ход событий подтвердил, что тот сигнал, поданный Гитлером для Польши и лично Пилсудского, стал очень даже значимым не только для Речи Посполитой, но и для всей Европы, поскольку оказался многосторонним. Он был направлен в прошлое, ибо затрагивал итоги Первой мировой войны, особенно статьи Версальского договора, подводившего под ней черту, вовсе не удовлетворяющую немцев. Одновременно был нацелен и в ближайшее будущее, так как довольно прозрачно давал понять, что Гитлер не намерен мириться с ситуацией, в которой после четырехлетней драки оказалось попавшее под его властную руку государство. Кроме того, он вполне прозрачно намекал, в каком порядке новый германский лидер предпочитает иметь дело с соседями и остальной Европой, чтобы ту ситуацию перевернуть с версальских ног на нужную ему голову. Сам фюрер к тому времени уже определился, какой его первый шаг международного характера и в какую сторону может и даже обязан стать ключом к рисуемому им германскому, европейскому — и не только европейскому — будущему. Он уже не сомневался, что это должен быть шаг в сторону Речи Посполитой.
Причины своего расчета именно на Польшу и Пилсудского в ходе той беседы с послом в Москве Гитлер не счел нужным раскрывать, потому прекратил свои суждения на затронутую тему. Видимо, полагал, что всему нужен подходящий момент. Конечно же, помнил он и о немецкой поговорке, гласящей, что если о чем-то знают двое, значит, знает и свинья. Однако, довольно прозрачно намекнув, что свою активность во внешней политике намерен начать именно с Речи Посполитой, он повел дело к совершенно новому варианту развязывания проблемы, которая ему виделась куда шире и куда важнее коридора, чего не уловил посол. Нацистский лидер вознамерился затеять сложную политическую комбинацию, целью которой была вся Польша, даже не только Польша, но все-таки прежде всего Польша. Предпринятые им шаги вскоре показали, что он и соответствующие нацистские службы уже знали, довольно точно просчитали, на какие чувствительные «польские точки» следует нажимать. Ничто ведь не проистекает из ничего, тем более глобальные замыслы политиков.
В данном случае речь идет о замыслах, постепенно вызревавших не только в Берлине, но и в Варшаве, где тоже не сидели, сложа политические руки. Из чего они проистекали? В поисках ответа на этот вопрос нужно сделать экскурс в более раннюю историю. Прежде всего, в историю Первой мировой войны, поломавшей предшествовавшее ей бытие на всем Евразийском континенте. Вторая Речь Посполитая, как и коридор, ставший для Германии и Польши тем, что древние латиняне называли petra scandali — камнем преткновения, случился в соответствии с подписанным 28 июня 1919 года Версальским договором, завершившим войну, длившуюся четыре года, три месяца и две недели. Общие потери в ней только убитыми и пропавшими без вести составили более 18 миллионов солдат и офицеров, еще почти 55 миллионов облаченных в военную форму людей получили ранения. Число немцев среди них превысило два миллиона человек. Россия оставила на полях сражений 1 миллион 810 тысяч солдат и офицеров, Франция — 1 миллион 327 тысяч, Австро-Венгрия — 1 миллион 100 тысяч, Османская империя — 804 тысячи, Великобритания — 715 тысяч. Самые большие утраты, что следует из приведенных цифр, понесла Германия, которая в свое время так упорно подталкивала европейскую и планетарную ситуацию именно к большой войне, твердя о нехватке жизненного пространства и грядущем дефиците продовольствия для растущего немецкого населения. Опоздав к разбору колоний, Германская империя, тогда называвшая себя Вторым рейхом, стремилась к новому переделу мира, результатом которого в Европе и, возможно, не в только в Европе, главенствующим должен был стать голос Берлина.