Сorvum nigrum (СИ)

В августе вернулся Ярослав, а в октябре я узнал, что Миона снова ждет ребенка. Не знаю почему, но эта новость произвела на меня ошеломительное действие и я сорвался. В себя я пришел спустя две недели в Амстердаме. Как я туда попал для меня осталось тайной, даже Джастин удивился что я так далеко забрался от родины. Николас не убил и не покалечил, а завалил рутинной работой. Теперь я не только исполнял «изысканные» заказы, но и потрошил людей на ингредиенты, следил за некоторыми людьми сутки напролет, дал несколько лекций в Хогвартсе по основам ЗОТИ для младших курсов. Все это не считая работы в Министерстве. Короче говоря, работал в поте лица. Времени, чтобы устроить очередной загул не оставалось. Единственная роскошь, которую я мог себе позволить — это вырваться на пару часов, чтобы проведать детей и Ромильду.

Весной в Министерство Магии прибыл директор Дурмстранга Степан Осипов. Я заключил контракт со школой на Астру и Хесперу Блэк, Ариса было решено послать учиться в Хогвартс, так как характер у него, в отличие от сестры, был покладистый. Астра не доставляла проблем, но учитывая то, кем были ее родители я решил подстраховаться. Хеспера же полностью пошла в мать и унаследовала довольно буйный характер, в Дурмстранге обоих девочек научат уважать мнение главы рода кем бы он не был и подчиняться — это специально было оговорено с директором. Семья для них будет на первом месте. Иоланта, по настоянию Николаса, получит домашнее обучение, а экзамены сдаст во Франции, светить ее имя в Англии дед не хочет.

-

Несмотря на то, что Ярослав находился в стране, Миона не выглядела счастливой и здоровой. Несколько раз я заглядывал к ней на чай, но вытянуть что-либо из нее не мог. «Все в порядке» — отвечала она и вымученно улыбалась. От любой моей помощи Миона отказалась и уверила, что с ней и малышом все прекрасно, просто по каким-то причинам вторая беременность дается тяжелее.

Уже час я гипнотизирую бокал с огневиски в своей руке. Если я ограничусь одной порцией, то ничего страшного не случиться. И чего я, собственно, так психую? Это только их дело. Подумаешь, проблемы, ссоры… С кем не бывает? Моя невеста вообще пыталась меня убить и несколько раз почти что смогла. Ну, за упокой ее души и выпью! Янтарный напиток обжег горло. Как же мне этого не хватало.

-

Со всех камер слышался шепот: «Смотрите, новенького привели…», «Кто это?», «Кто-нибудь разглядел его?», «Как он выглядит?»

— Кто ты, малец? — спросил сухопарый мужчина из соседней камеры.

— Я… я не помню, — отозвался новенький дрожащим голосом, все еще вжимаясь в грязную ледяную стену сбоку от решетки.

— Веритасариум… — послышалось откуда-то со стороны. — Так всегда бывает. Побочный эффект. Со временем все вспомнит, если зелье качественное. А если паленое, то уж как повезет.

— За что тебя сюда? — продолжал спрашивать тот, что находился рядом с новым заключенным.

— Не помню, — судя по голосу новенький был совсем молод.

— А что говорили на суде? Ты должен помнить. Ну же! — наседал сосед.

Остальные заключенные молчали, ожидая ответа.

— Кажется… — новенький сглотнул. — Кажется я убил кого-то. Кажется… с особой жестокостью. Я не помню.

— Не хило, пацан! — отозвался сосед с другой стороны. — Да тебе точно лет десять дали, я прав?

— Не знаю, — ответил «пацан».

— Ладно, постарайся отдохнуть. Сон — лучшее лекарство. Все равно здесь тебе больше ничего не светит, кроме Бодроперцового.

— Хорошо, — послышалось из камеры.

Высокий парень поправил тюремную робу и огляделся. В камере, кроме дырки в полу, от которой за версту несло нечистотами, присутствовал грязный тюфяк; из прорехи сбоку торчала солома. Ни скамейки, ни стола… Пол был настолько грязным, что казался земляным, а стены измазаны непонятной субстанцией, напоминающей смесь крови и грязи. Тело мелко дрожало, а ноги отчаянно подгибались. Переборов брезгливость, парень неловко повалился на тюфяк, судя по всему служивший спальным местом. В нос ударил запах плесени, отчего заключенный закашлялся. Даже если закрыть глаза, лучше не становилось. Запахи и звуки не давали забыть о том, где он, а давящая атмосфера здания угнетала и лишала надежды. Любой надежды.

-

— Ужин! — его разбудил громкий удар по решетке.

Между прутьями просунули дымящуюся тарелку с супом, кружку горячего чая, накрытую сверху двумя кусками серого хлеба. Рядом со скромным ужином лежало свернутое шерстяное одеяло. Первым делом заключенный накинул на плечи теплый материал, ведь продрог он знатно, а уж потом принялся ужинать. Вкуса он почти не чувствовал, но еда помогла быстрее согреться. Внезапно стало холодать. Стены вокруг покрывались тонким слоем инея, изо рта, вместе с дыханием, вырывался пар. Между прутьями появилась мерзкая, в струпьях, рука и потянулась к узнику. Парень отпрянул к дальней стене, его колотила крупная дрожь.

— Эй ты, новенький! — послышалось из соседней камеры. — Отдай ему посуду, а то он до утра не уйдет!