Сосед сверху, сосед снизу

А еще говорят, что это мужикам мучительно терпеть возбуждение.

Я бы поспорила с тем, кому мучительней.

Пробежка выходит короткой — четыре круга по двору, а потом я выбегаю уже на улицу и бегу по ней, в поисках сносного гипермаркета. В холодильнике болтаются останки вчерашнего ужина, но я еще не готова их оттуда доставать. Вот вечером — отличный вариант. А мне на завтрак хватит какой-нибудь шакшуки[6].

Да здравствует холестерин, и так далее.

Я снова избегаю лифта, снова предпочитая лестницу, правда мимо двери Змея пролетаю чуть ли не на первой космической скорости — а вдруг его девица, которую хорошо было слышно этой ночью, сейчас задумает собраться домой? Не то чтобы я стеснялась его баб и мне было до них дело, но почему-то мне не хочется с ней пересекаться. И даже знать, как она выглядит.

Это ведь его дело, с кем спать, так?

А я знакомиться и дружить с ней не обязана!

Звонок в дверь застает меня уже у сковородки, перемешивающей мелко нашинкованные кусочки перца и томатов. Так, ладно, матбуха[7] так быстро не пригорает. Но если это Эмиль, я даже открывать не буду.

Сегодня я не настроена на проникновение шведских булочек ни с какой стороны алинкиной квартиры.

Нет, не Эмиль. Змей. Я таки его накликала, если это можно сделать пространными размышлениями.

— Настя, я видел, что ты уже встала, — раздается мне из-за двери, когда я медлю, размышляя, хочу ли я видеть его так рано, — открывай, а то в следующий твой забег я к тебе присоединюсь. Я пришел обсудить сегодняшнюю репетицию.

— Ты — шантажист, — с этими словами я открываю ему дверь и уношусь на кухню, к матбухе.

— А у тебя пахнет едой, — Змей хищно втягивает носом воздух и является за мной следом, — причем чрезвычайно аппетитно.

— Если будешь вести себя прилично, я могу с тобой даже поделиться, — обещаю я, с досадой отмечая, что по привычке нашинковала овощей на двойную порцию.

— Давай какое-нибудь другое условие, ягодка, а то я умру от голода, — именно с этими словами Змей и прихватывает своей наглой лапой мою… Ну в общем да, он хватает меня за задницу.

Это такая вариация на тему «доброго утра» в его исполнении?

— Эй! — я резко разворачиваюсь и тыкаю итальянца в грудь указательным пальцем. — Еще один раз так сделаешь, и придется тебе учиться танцевать с отрубленной рукой, понял?

Он сегодня все так же хорош, и светлая майка выигрышно подчеркивает все выходные рельефы его бицепсов не меньше черной.

Не такой массивный как Эмиль, но тут бесполезно сравнивать. Мужская сексуальность ведь заключается не в объеме бицепса. В случае Змея — кажется, у него даже запах пота возбуждающий.

— Какая ты сегодня сердитая, вишенка, — Эрик строит покаянные глазки, но верить ему у меня не получается, — это, наверное, потому, что ты голодная? Я принес тебе чернику, между прочим.

Чернику я не видела. Не обратила внимание. Сейчас обратила — фыркнула, потому что все-таки это садовая голубика — «как можно не понимать разницы» (с) жена кулинарного блогера. Но… Очень неплохо, отказываться не буду.

Что-то же мне положено за моральный ущерб?

— Сердитая я потому, что кое-кто мне ночью спать не давал, — огрызаюсь я недовольно и снова отворачиваюсь к своей шакшуке, чтобы вбить, наконец, яйца в соус, — менее голосистую бабу найти было сложно?

— Ты меня ревнуешь? — тут же оживляется Эрик, будто и не услышав основной моей претензии. — Злишься, что это была не ты?

— Вот еще, — к моим щекам приливает кровь, — имей кого хочешь, мне без разницы.

Он ведь не может знать, что я… Обдумывала… До того как услышала чьи-то сладкие стоны из-за его двери. Как качественно он все-таки работал, через двойную дверь слышно было.

Завидно ли мне? Нет! Нет, я сказала!!!

Я выключаю конфорку, накрываю сковородку крышкой, чтобы шакшука дошла, и желток у яйца схватился за счет скопившегося под крышкой пара. Разворачиваюсь к столу, чтобы взять с него заварочный чайник и… Нос к носу сталкиваюсь со стоящим позади меня Эриком.

Язык аж отнимается от того, как голодно он на меня смотрит. Будто и не трахался всю ночь напролет.

— А вот я тебя ревную, вишенка, — негромко произносит он, пока я торопливо отворачиваюсь обратно.

— С чего бы? — рассеянно бормочу я, пытаясь привести в порядок мысли. Да, он красивый, это не откровение. И временами заглядывая в профиль Змея в инстаграме я с любопытством на него таращилась, как на красивого мальчика, с которым я когда-то вращалась в одной вселенной. Красивый и недоступный, почему не полюбоваться? Но в одной кухне со мной — он становится каким-то запредельным. А ведь мне надо помнить, что он — мудак, затеявший это пари на меня.

— Ты была с Эмилем, — Эрик говорит вроде бы мягко, но в то же время — есть ощущение, что мне за шиворот сбегает ледяная вода, — ты была с Эмилем, и я схожу с ума от одной только мысли, что ты ему позволяла. Что он к тебе прикасался!

Он знает. От одной только мысли об этом меня будто кипятком окатывает.

Неужели я настолько громко стонала вчера?

Или Эмиль уже успел поделиться? Когда они успели? Автосинхронизация?