Соседи

— Я же не могу сказать, что они ничего не делают, бьют баклуши. Пока учатся, потом станут работать. Алешка подрастет… Мне самой хочется отправить их на юг. Я не видела в жизни ничего хорошего, пусть хоть они увидят. А работать… Успеют еще, наработаются. Жизнь долгая.

— Ничего она не долгая! Это только кажется. Какой дурак придумал — долгая, долгая!

— Ах, Степан Ильич, ну что вы кричите на меня? Вы же ничего еще не знаете.

— Чего, чего я не знаю?

— Да ничего!

— Ну так скажите, буду знать!

На лице Натальи Сергеевны отразилась мучительная борьба. Страдая, она крепко зажмурила глаза и потрясла головой. Степан Ильич с жалостью следил за ней, ожидая новых откровений. Но она справилась с собой и тут увидела маленького Алешку. В приливе нежности Наталья Сергеевна схватила его, стиснула. Малыш забарахтался, уперся.

— Не представляю, как бы я без него жила! — призналась она, приводя свое лицо в порядок.

— Оп-ля! — воскликнул Степан Ильич и подхватил ребенка на руки.

— О, он у нас любит на руках!

— Вот и чудесно! Какие они все же прелесть, эти маленькие гражданята! Скажите, вам не хочется, чтобы он так и оставался малышом, не вырастал?

Наталья Сергеевна рассмеялась:

— Не получится же!

Время от времени она вынуждала подполковника останавливаться и что-нибудь поправляла в костюмчике ребенка.

За последними кварталами новостройки показалась роща, к ней вела разбитая дорога. В том месте, где дорога делала кольцо, стоял вагончик на колесах. Там заканчивался маршрут автобуса. Из рощи донесся звук аккордеона. Кто-то играл старательно и увлеченно. Мелодию Степан Ильич узнал сразу: «В лесу прифронтовом».

— Давно не слыхал, — обратился он к Наталье Сергеевне. — А хорошо! Кто бы это?

— Так вы же слышали — танцы.

— Ах, это сюда… этот ваш областной жених? Да? Интересно.

— Хотите посмотреть?

— А… удобно?

— Господи, — развеселилась Наталья Сергеевна, — какой вы все-таки несовременный! Идемте, слушайте. Иде-емте!..

Знакомый вальс военной поры слышался все ближе, ближе, наконец при слабом свете электрического фонаря, проникавшем сбоку сквозь листву деревьев, Степан Ильич разглядел небольшую площадку; на ней, почти в потемках, кружилось несколько пар. На большой скамейке (такие ставятся на автобусных остановках) сидел безногий инвалид и, выставив обшитые кожей культи, растягивал мехи аккордеона. Играл он с настроением: запрокидывал лицо, приникал ухом к инструменту. Рядом со скамейкой стояла инвалидная коляска.

Первое, что подумалось Степану Ильичу, когда он стал глядеть на старательного музыканта, — такие же аккордеоны были в ходу там, в Германии, в первые дни великой непривычной тишины.

— Позвольте! — встрепенулся он, вглядываясь в глубину площадки. — Наталья Сергеевна, посмотрите. Это же… Или я ошибаюсь?

Одна из женщин поразительно походила на «мадаму», странную пассажирку с теплохода. Такой же строгий, почти мужской костюм, прическа, только на пиджаке несколько орденских планок. Он не верил своим глазам: вылитая она!

Это и была она. Наталья Сергеевна издали приветливо поздоровалась с ней.

— Но ордена! — недоумевал Степан Ильич.

Ничего удивительного не было и в орденах: всю войну «мадама» провоевала в полку ночных бомбардировщиков.

— И вы об этом знали? — напустился Степан Ильич на свою спутницу. — И не сказали?

— Я думала, вы знаете, — оправдывалась Наталья Сергеевна.

С запоздалым раскаянием подполковник покрутил головой. Разумеется, если бы он знал о боевом прошлом этой женщины, он совсем иначе относился бы к ней на теплоходе. И он, и Барашков.

Бывшая летчица танцевала с приземистым мужчиной, достававшим головой ей до плеча. Коротышка кавалер церемонно держал руку своей дамы вытянутой далеко в сторону.

— Партнера ей повыше надо, — заметил Степан Ильич.

— Это Митасов, — сказала Наталья Сергеевна.

— Что вы говорите! Это он такой вот? Я почему-то представлял его совсем другим.

— Подождите, они сейчас подойдут.

Сомкнув мехи, инвалид скинул с плеча ремень аккордеона и стал закуривать. Танцующие пары распались. Митасов учтиво наклонил голову и поцеловал своей даме руку.

— Ага, и вы? — захохотала бывшая летчица, протягивая подполковнику руку. — Все в сборе, не хватает только этого противного лысого грубияна.

— Кого это вы так? — посмеивался Степан Ильич.

— Кого, кого! Будто не знаете!

— Василия?! Да ну, какой же он противный!

Закуривая папиросу, летчица отогнала дым от ребенка и сняла с языка табачную крошку.

— Дело вкуса.

Легкая необидная пикировка напомнила Степану Ильичу шумную, праздничную жизнь на теплоходе. А что, если разобраться, славное было время! И чего они рвались домой? Не умели ценить, а теперь вот кайся, вспоминай…

У низенького плотненького интенданта, чисто выбритого, с редким зачесом через матовую лысину, из кармана пиджака выглядывал уголок белейшего платочка. В компании, где все были связаны общими воспоминаниями, он чувствовал себя стесненно. Несколько раз Степан Ильич поймал на себе его боковой взгляд. Сам он не мог побороть в себе того чувства, с каким боевые офицеры относятся к тыловикам.