Соседи по квартире

День мы проводим устроившись на огромном диване и смотрим старые мюзиклы «Бригадун» и «Американец в Париже». Роберт говорит мне не приходить на работу сегодня вечером, тем более что ему самому там нужно быть не раньше пяти. Зная, что Келвина сегодня не увижу, я пытаюсь — правда безуспешно — прогнать его из своих мыслей. Воспоминания о его лице и голосе сливаются в единый коктейль из чувств. Во-первых, это разочарование. Рядом с ним я чувствовала себя счастливой. Как же меня угораздило нарушить заведенный порядок и все испортить, заговорив с ним?

Во-вторых, злость и замешательство. Почему он соврал фельдшерам? Почему сбежал?

И еще… влечение. Я по-прежнему очень и очень хочу его поцеловать.

***

На следующее утро я с колотящимся сердцем несусь вниз по лестнице станции, прижав сумку к бедру и расталкивая медленно идущих пассажиров. Внизу я резко останавливаюсь, когда, как и всякий раз, меня застает врасплох звук ускоряющихся сложных пассажей, которые исполняет Келвин. В основном он исполняет типичные для классической гитары партии, но по средам почему-то предпочитает фламенко, чамаме и калипсо.

В 08:45 тут полно народу. Пахнет пыльными металлическими поручнями, разлитой газировкой, кофе и выпечкой, которую идущий рядом со мной парень задумчиво кидает себе в рот. При виде декораций моей возможной гибели я ожидала как минимум эмоциональный всплеск, но кроме желания расспросить Келвина о случившемся, я больше ничего не чувствую. Я была здесь так часто, что привычные воспоминания затмевают вчерашнюю травму. И мысли мои по-прежнему примерно такие: «О! Мой уличный музыкант» и «Фу, метро».

Я выжидаю несколько секунд, чтобы собраться с духом, прежде чем увижу Келвина. Сама я человек неконфликтный, но точно знаю, что зациклюсь на произошедшем в понедельник, если не скажу ему хоть что-нибудь. Сначала в поле зрения появляются его черные ботинки и подвернутые джинсы, потом лежащий на полу футляр для гитары, ноги в порванных на колене джинсах, потом бедра, талия, грудь, шея и лицо.

В горле пробкой застревают рвущиеся наружу эмоции, когда я вижу выражение его лица и насколько он отрешен, играя посреди суматохи метро. Я подавляю их, вспомнив, как он оставил меня в машине скорой одну, кричащую как полоумная.

Но как только я прохожу мимо него, он поднимает голову. От зрительного контакта мое сердце подпрыгивает, и я морщусь: весь мой праведный гнев улетучился. Глянув на мой гипс, Келвин возвращает свое внимание к струнам гитары. И по его щекам разливается румянец, который не может скрыть даже щетина.

Его реакция меня подбадривает. Но едва я собираюсь что-нибудь сказать, как всего в десятке метров от нас раздается пронзительный звук: к платформе подъехал поезд E, и меня тут же уносит волной вышедших пассажиров. Запыхавшись, я оборачиваюсь и вижу, как Келвин убирает гитару в футляр и бегом поднимается по лестнице.

Я нехотя продвигаюсь вглубь станции, примкнув к толпе. Примечательно, что Келвин поднял голову. Обычно он этого не делал. Как будто ждал моего появления.

Теперь к станции подъезжает поезд C, и народ на несколько шагов подходит ближе к краю платформы, готовый сражаться за места внутри.

Вот так начинаются мои ежедневные и никому не нужные будни.

***

Роберт встречает меня у входа в театр «Левин-Глэдстоун». Точнее, он ждет кофе, которое я приношу ему каждую неделю со среды по воскресенье. Когда протягиваю ему стаканчик, замечаю написанный на нем логотип, и уверена, Роберт тоже. «Мэдмен эспрессо» находится в десяти кварталах отсюда. Но если Роберт и понимает, что каждое утро я езжу в кафе, которое явно не по пути сюда, лишь чтобы увидеть Келвина, то виду не подает.

Хотя ему давно стоило бы. Хороший пинок под зад мне никогда не помешает.

Красный шарф Роберта развевается на ветру, и это выглядит, будто кто-то неистово размахивает флагом на фоне серой стальной панорамы 47-й улицы. Я молча улыбаюсь ему, не мешая насладиться долгожданными глотками кофе.

В последнее время у него на работе много стресса: за прошедшие девять месяцев показы «Его одержимости» прошли в бешеном темпе, а билеты на спектакли проданы сильно наперед. Вот только контракт нашего ведущего актера Луиса Геновы был подписан всего на десять месяцев, а значит, он истекает уже через месяц. Его место займет легендарный Рамон Мартин, чей внушительный успех в Голливуде оказывает на Роберта еще более внушительное давление, поскольку ему нужно убедиться, что оркестр поднимет Рамона на небывалую бродвейскую высоту. Так что если Роберту сейчас хочется нарезать круги вокруг театра, пить кофе и прокрастинировать, я готова помочь. Мне не хочется заставлять его идти внутрь здания раньше, чем он сам к тому будет готов.

Он отпивает кофе и внимательно смотрит на меня.

— Как сегодня спалось?

— Болеутоляющие и усталость сделали свое дело: я спала как убитая.

Роберт кивает, а потом прищуривается:

— А как прошло утро?

Он к чему-то клонит. Я подозрительно кошусь на него.

— Нормально.