Соседи (СИ)

Спустя несколько минут входная дверь хлопнула, и Надежда вновь осталась одна. Кое-как оторвав себя от стула, прошла в Улину комнату, к окну: оттуда хорошо просматривался двор. Так и стояла, приклеившись к полу и глядя на в гордом одиночестве восседающую на лавке непутёвую свою глупышку. Ничему не смогла за эти годы её научить. Спустя какое-то время у подъезда остановилось и не уехало такси. Ещё несколько минут – и рядом с гитарой на плече, каким-то снимком в одной руке и сумкой во второй нарисовался Егор. Секунда – и Уля выхватила чёрный прямоугольник и рассмотрела на свет. Пять – обвила шею руками, как только что обвивала её, поцеловала – нет, вовсе не как только что целовала её, отнюдь не в щеку. Десять – он забрал её сумку и открыл перед ней дверь такси, отправил в багажник вещи. Еще десять – машина скрылась из вида, душа треснула, а внутри воцарилась оглушающая тишина.

И в этой беспощадной ватной тишине в голове наконец окончательно разложилось по полочкам: вмешиваться и впрямь и не придется, не придется долго ждать. Егор всё сделает сам.

Не сегодня, так завтра.

***

Час в родных руках на заднем сиденье такси, под мерный стук соседнего сердца, в плену запаха солнца и тягучей янтарной смолы. По самому что ни на есть всамделишному. Ещё час в первой попавшейся на пути кафешке на Проспекте мира, ещё десять минут в уютном пустынном здании Рижского вокзала, и вот электричка уже несёт их куда-то в сторону Волоколамска, всё дальше от города и проблем.

Вагон фактически пустой: желающих в осенний воскресный вечер выбраться загород куда меньше, чем желающих вернуться в столицу. В противоположном его конце группка тинейджеров слушает музыку через портативную колонку и гогочет. Семейная пара, несколько одиночек у окон и всё, никого больше нет. За окном мелькают леса, дороги, машины, коттеджи в полях – за окном проносится мир.

Уля выбрала поезд – за дорожную романтику и стук колёс. Но стука не дождалась: ход у поезда оказался тихий, мягкий. Честно говоря, она на таких современных и не каталась никогда, воображение упорно рисовало привычные зелёные «гусеницы». Егор, видя её реакцию на чистый просторный вагон с рядами сидений, рассчитанными на двоих, а не на троих, видя её широко распахнувшиеся от удивления глаза, благодушно сообщил, что такие уже несколько лет ходят. И что ехать им полтора часа.

Час из этих полутора уже пронёсся. Прислонившись к стеклу, Уля думала о маме и не только, а он сидел напротив и наблюдал за ней из-под полуприкрытых ресниц, не отвлекая от размышлений. Наверное, по её пришибленному виду обо всём уже догадался, пусть сама она об инциденте не обмолвилась ни словом.

На душе Коржики скребли, но Ульяна заклинала себя не психовать раньше времени. Зачем падать до выстрела? Да и… Не будет никакого выстрела: мама поворчит, покапает на мозги, поизводит нотациями, но смирится и примет её выбор, Уля заставит её это сделать. Уверенности в собственных силах в ней откуда-то больше, чем страха перед материнским гневом. Тревожнее звучат залётные мысли о том, насколько хватит самого Егора. Ну невозможно об этом не думать! Невозможно! Больше одного раза около него ни одной девушки Ульяна никогда не видела, и собственное положение до сих пор казалось ей довольно хлипким, совершенно неустойчивым.

Сама не заметила, как вновь позволила своим думам затянуть себя в зыбкие пески, как неуверенность в завтрашнем дне приземлила на поверхность, пригасила внутренний свет и захватила. Как внутри набрал силу набат тревоги.

За последние полчаса оба не произнесли ни слова, но Егор, внешне расслабленный, не сводил с неё глаз. В его голове совершенно точно шёл собственный мыслительный процесс, однако густые длинные ресницы – ну преступление же такие иметь! – скрывали взгляд, и угадать, о чем он сейчас думает, возможным не представлялось. Их неосознанная игра в рассеянные гляделки длилась уже чёрт знает сколько, и он не собирался прекращать. Уля, в общем-то, тоже: теперь можно сидеть и смотреть на него вот так, сквозь образованную мыслями лёгкую дымку, не переживая за то, как это будет истолковано. Нет больше внутренних зажимов, а свобода смотреть – и не только – есть.

Сколько жизнь им отвела?

Где-то далеко на фоне продолжала играть музыка, но Уля, погрузившись в беспокойные мысли, перестала её воспринимать. Что-то электронное. Егор глубоко вздохнул, распахнул ресницы, поднял вдруг руку и прерывистыми, выверенными до миллиметра движениями изобразил в воздухе чёткую волну. Получилось прямо как у робота, точно по воображаемым точкам. Если он добивался того, чтобы Ульяна вернулась в реальность, то манёвр отлично удался: встрепенувшись, она неуверенно, но заулыбалась, а уши вновь начали улавливать звуки окружающей среды. Разбитый уголок рта дёрнулся вверх, а через пару секунд Егор уже стоял на ногах, протягивая ей ладонь, что пару раз согнулась в подманивающем жесте. Уля отрицательно помотала головой, заинтригованно наблюдая за развитием событий.