Соседи (СИ)

Наверняка и к куче других выводов можно прийти. Он обязательно об этом ещё поразмыслит, но попозже. А сейчас не до философствований: сейчас в очередной раз охота испытать Улино терпение – отнюдь не железное, как показали последние дни. Ему нравилось наблюдать за пылающими щеками, вздымающейся грудью и трепещущими ресницами. Вот это робеющее на публике воздушное создание и фурия за закрытой дверью спальни – одна и та же девушка, на секундочку.

Потрясающе.

— Егор… — всё-таки очень забавно Ульяна краснела. Ему нравилось. — На нас все смотрят…

— Да ну? Кто? — хмыкнул он, деланно изумлённо округляя глаза и с притворным любопытством обводя взглядом посетителей летней веранды.

— Между прочим, — Уля подалась вперед и перешла на еле слышный шелест, — вон тот парень в синем поло – из тридцать первого номера. Наверняка ночью он нашему соседству не обрадовался.

Отыскал глазами «того парня в синем поло». И впрямь, абсолютно бесцеремонно пялился прямо на них. На Ульяну, если точнее. Вообще берега попутал?! Этот шкет оборзевший мысленно её разве что не раздевал. А может, и раздевал.

— Ну, тогда вариантов несколько, — не сводя предупреждающего взгляда с того, кому «посчастливилось» делить с ними одну стенку, пробормотал Егор, — игры с кляпом, шалаш в чащобе – и тогда кроме белочек мы никого не побеспокоим. Или многократное повторение до наступления у человека стадии полного смирения.

План и впрямь отличный, но уже завтра домой. Не успеют довести соседа до белого каления. Какая жалость…

Убедившись, что «парень в синем поло» правильно понял отправленный азбукой Морзе посыл, вновь вернулся к Ульяне. Сохранять рассудок трезвым, наблюдая настолько яркие реакции, оказалось невозможно. Невозможно сопротивляться памяти, которая успела в деталях напомнить, что именно и как долго минувшей ночью пришлось выслушивать «пострадавшему». Они-то и проспали, собственно, поэтому. Кажется, ему теперь всегда будет её мало, он теперь вечно будет голоден. Сытость не наступит.

Накануне электричка им обоим аукнулась. Добрались до отеля, до стойки регистрации, он для приличия даже изобразил какой-то интерес к номеру. И потерялись. Он точно в ней потерялся. Полночи охмелевшие курсировали от постели до огромного балкона и назад. Она танцевала в рассеянном лунном свете, в чёрном бархате ночи. Но то было вечность назад и уже не считается. Хотелось повторить. Вернуться к себе и забить на дела на два-три часа. Раздеть неспешно: начать с рубашки, пуговица за пуговицей, избавить от белья, а вот эти милые шорты оставить. Устроить неторопливую прелюдию, целовать каждый сантиметр тела, каждый! Мучить, довести до изнеможения, дойти до точки самому, а после позволить толику грубости, раз уж ей нравится… Или сорвать одеяние уже на пороге, на прелюдии не распыляясь. За минувшие пару дней выяснилось, что Ульяне оба подхода по душе, она как фитиль динамита: горит стремительно, взрывается оглушительно. Накануне так вообще никто друг с другом не церемонился.

— Ну так и что? Какой расклад тебе больше нравится? — вскинул брови Егор, оставив попытки придать лицу хоть сколь-нибудь приличествующее обстановке выражение.  — Белочки? Кляп? Доконать?

«Последний»

«Так и думал. Твои алеющие щечки меня не обманут»

Поди не улыбайся тут, как дурак.

Уля, притихнув, поглядывала на него из-под пушистых ресниц, забыв, наконец, кто там и как на них смотрит. Прикусила пухлую губу, а в голубых озерах зажглись искорки: поддалась на провокацию, никакого тебе сопротивления. Кажется, щёки не краснели еще больше лишь потому, что уже некуда. И всё это великолепие – ему! Жаль, что людей здесь и правда тьма – прямо сейчас вольностей себе не позволишь.

— Мне кажется, мы в номере что-то забыли… — спустя пару минут вкрадчиво сообщила она своим коленкам, нарушив вязкую тишину.

«Скромняжка…»

— Тебе не кажется… — из последних сил стараясь сохранять невозмутимость, согласился Егор. Однако безмятежная улыбка успела схлынуть с губ.

Внутренний взор уже нарисовал всё, что будет происходить дальше, во всех подробностях. Дофамин, эндорфин, окситоцин – что там ещё есть? – нарушая все мыслимые и немыслимые дозировки, выбрасывались в кровь. Она прилила к голове, к животу и загудела в ушах, глуша звуки и размывая фон до неразличимого глазом. Про другие естественные физиологические реакции и говорить нечего. Стало тесно. Душно и жарко. Остальное отошло далеко на задний план, и желание осталось одно-единственное: зажать Ульяну в каком-нибудь укромном углу… Немедленно! Щёчки прекрасны, но тянуть дальше – чистый мазохизм.

Однако же, соблюдать приличия придётся.

Неспешно поднявшись, Егор отправил телефон в карман и обошел стол. Взявшись за спинку её кресла, убрал волосы с напряженных плеч и наклонился к маленькому ушку.

— Надо убедиться… — губы еле коснулись пульсирующей венки под мочкой уха, взгляд поймал в фокус аккуратную ложбинку, а слух уловил прерывистый вдох.