Соседи (СИ)

«И сгинуть… И мне страшно…»

— Какая-то жесть случилась, Уль, — роняя голову на грудь, простонала Аня. — Клянусь, так и есть. Тут очевидно всё. В первый раз он уходил после гибели семьи. Потом всякое у него бывало, скандалы в группе бывали, непонимание, обидки мои, кризисы. Орали друг на друга до сорванных связок, но до ухода не доходило. Там какой-то треш, точно, а я сделать ничего не могу. Потому что причин не знаю! Потому что он не даёт! Не даёт никому ничего сделать… Ты вот говоришь тоже, ну, о том, что он сам тебе сказал, и такое ощущение возникает, что он исчезнуть пытается. Куда, блядь? Совсем ебанулся?!

«Исчезнуть из жизней…»

Аня озвучила вслух её чёрные-чёрные мысли. Егор вымарал себя не только из жизни своей соседки, он вымарал себя отовсюду. Оставил баб Нюру, разорвал контакты с Аней, бросил группу, в которую вложил всего себя, и место силы – семейное гнездо. Оборвал сразу все связи, сразу везде. Никого подле себя не сохранил, в одно мгновение молча растворившись в пустоте города-миллионника. Почему? Не дошло бы никогда до этого, будь всё дело в одних лишь угасших чувствах, Аня ведь права. Маразм же…

«“А меня за что любить? Такого?”… Господи…»

Казалось, ледяная клешня страха вот-вот её задушит.

— Я даже контакты Стрижова подняла, хотя слышала, что они больше не общаются. Стриж, ясно дело, тоже без понятия, — вскидывая влажные глаза, заключила Аня. — Нет у него никакой информации. Но, правда, попросил дать знать, если объявится.

«Всё. Некого больше спрашивать…»

И никаких сил отвечать. Никаких – вбирать в себя ещё и чужую боль и ужас, от собственных в окно хотелось.

— Я уже затрахалась трястись, Уль! — воскликнула в отчаянии Аня. — Кусок в горло не лезет! Как подумаю, что может…

Посетительница за рядом стоящим столиком с грохотом опустила на блюдце чашку.

— Девушка, фильтруйте речь, вы в общественном месте, в конце концов!

Лицо Ани перекосило эмоцией, больше всего походящей на бешенство.

— Извините, что насилуем ваш тонкий слух и чувство прекрасного, но захлопните пасть свою, а! — ядовито прошипела она. Настолько несдержанной Ульяне видеть вокалистку не доводилось, однако чувства её сейчас она понимала прекрасно. — У нас человек пропал! Может, его уже в живых нет! Сука, найду, своими руками придушу!

«Прекрати! Он живой!»

Попытки избавиться от дурных мыслей терпели фиаско: Анина паника никак не способствовала успокоению, наоборот, передавалась Ульяне и её питала. Кадры ночных кошмаров, пол-лета пугавшие её до чертиков, вновь повсплывали перед глазами. Уля снова отчётливо видела себя, тщетно выкрикивающую имя в подкравшийся к ногам непроглядный туман. Молочное марево её поглощало, просачиваясь внутрь холодной липкой пустотой. Только происходило всё наяву, Егор исчез наяву. Зови, не зови – ответа нет.

— Очень вам сочувствую, — судя по кислому лицу дамочки, сочувствия в ней было чуть. Скорее брезгливость к «приятному» обществу, в котором ей не посчастливилось оказаться. — Но если вы не возьмете себя в руки, я позову администратора…

— Зовите! — подлетая с кресла с пачкой сигарет в руке и швыряя на стул сумочку, заорала Аня. — Я пока перекурю. Что вы смотрите на меня так? Да, я не только матерюсь, но еще и курю! Ща шырнусь за углом, зальюсь водярой и буду вся ваша! Саня, рассчитай нас! — бросила она в сторону притихшего официанта, что косо поглядывал на них от барной стойки, но в скандал пока предпочитал не вмешиваться.

— Психичка больная…

— Успокойтесь, мы уже уходим, — поднимаясь вслед за Аней, процедила Ульяна сквозь зубы. — Ань… — сгрести бы человека в охапку, обнять и утешить, пригасить новый виток её истерики. Но что-то останавливало. Обнимать чужих Уля не умела, не могла себя заставить пересечь эти условные границы. — Прекрати, не накручивай себя. Он такую херню творить не станет, я точно знаю, он сам говорил. Поверь, пожалуйста.

— Я боюсь, Уль. Очень.

— Я тоже.

...

К концу дня отчаяние достигло предела: сгустившаяся вокруг Ульяны мгла поглотила мир. Казалось, вечно блуждать ей теперь в этой тьме в поисках себя, вечно искать ответы, вечно смиряться и отпускать. Щепкой швыряло из крайности в крайность: от презрения к себе за слабость до стремления войти в каждый дом каждой улицы каждого района столицы и постучать в каждую дверь. От разгоревшегося ужаса до перемалывающей внутренности обиды и злости. От готовности всё простить, только бы объявился, до желания проклясть за то, что потеряла себя. Душу изрешетило.

И лишь исходящий от тренча и пальцев запах табака приносил толику успокоения. Белёсый дым, окутывая облаком и проникая в ноздри, создавал ощущение, что он где-то совсем-совсем рядом, стоит лишь обернуться – и увидишь. Мозг был рад обманываться. И она его обманывала.